Дин Кунц - Шорохи
– Забирай их с собой, – заявил Тони. – Прямо сейчас.
– Но он наверняка захочет с тобой встретиться.
– Да – если картины понравятся. В таком случае и я буду счастлив познакомиться с ним.
– Но, Тони…
– Не хочу услышать от него в твоем присутствии, что я всего лишь способный дилетант.
– Ты невыносим.
– Предусмотрителен.
– Паникер.
– Нет, реалист.
Хилари было некогда рассматривать все шестьдесят полотен, стоявших в углу; она с удивлением узнала, что еще полсотни картин хранятся в чулане и сотня на чердаке, не считая маленьких зарисовок. Она выбрала из тех, что висели на стене. Тони аккуратно завернул их и оделся, чтобы проводить девушку до машины. Сложив картины в багажник, они немного постояли под фонарем. Тони целомудренно чмокнул Хилари в щечку.
Стояла тихая, прохладная, звездная ночь.
– Еще немного – и начнет светать, – сказал Тони.
– Ты сегодня работаешь?
– Нет. Мне дали несколько дней отпуска… из-за Фрэнка. Только забегу на часок в управление, сдам рапорт. И все.
– Я вечером позвоню.
– Буду ждать.
Хилари ехала по безлюдным утренним улицам. Она вдруг почувствовала голод и вспомнила, что дома ничего нет. Поэтому она свернула налево – там был круглосуточно работающий рынок.
* * *Тони рассчитал, что Хилари потребуется на дорогу не более десяти минут. На всякий случай он подождал пятнадцать и позвонил – убедиться, что она благополучно добралась до дому. Телефон не отвечал. Не было вообще никаких сигналов.
Он был уверен в правильности записанного номера, потому что для верности дважды переспросил Хилари; она продиктовала ему номер, указанный в счете телефонной компании; это исключало возможность ошибки.
Тони набрал телефонную станцию и объяснил девушке-диспетчеру, в чем дело. Та попыталась прозвонить квартиру Хилари Томас, но у нее тоже не вышло.
– Может, трубка снята с рычага? – предположил Тони.
– Вряд ли.
– Что можно предпринять?
– Я запишу в журнал, что телефон неисправен. Днем придет мастер.
– Когда именно?
– Номер принадлежит престарелому человеку или инвалиду?
– Нет.
– Значит, этот случай подпадает под общее правило. Мастер придет в любое время после восьми утра.
– Спасибо.
Тони дал отбой. Немного посидел на кровати, уставившись на смятые простыни.
Телефон неисправен?
Возможно, мастер что-либо перепутал. А возможно, и нет. Даже совсем не похоже на то.
Ему вспомнился анонимный хулиган. Как правило, такие люди – импотенты. Он знал только один случай, когда телефонный маньяк совершил насилие. Что, если это – второй такой случай?
Тони почувствовал холодок под ложечкой.
Если бы букмекерам Лас-Вегаса пришло в голову заключить пари относительно возможности того, что Хилари Томас в течение одной недели подвергнется нападению со стороны двух маньяков, не имеющих между собой ничего общего, такой шанс исчислялся бы миллионными долями единицы. А с другой стороны, годы службы в полиции научили Тони ничему не удивляться.
Он вспомнил совершенно голого Бобби Вальдеса, выглядывающего из кухонного шкафчика, с пистолетом в руке.
За окном, в предрассветной мгле, зачирикала пичужка – пронзительно и тревожно, точно преследуемая хищником. Тони прошиб пот, и он вскочил с кровати.
Дома у Хилари творится что-то неладное.
* * *Сделав крюк, чтобы купить молока и яиц, Хилари добралась домой только через полчаса после того, как простилась с Тони. Она страшно хотела есть и была во власти приятной усталости, даже расслабленности. Перед ее мысленным взором витал омлет с сыром и петрушкой. А потом – самое меньшее шесть часов непрерывного сна! Она даже не стала заводить свой «Мерседес» в гараж, а оставила на маленькой полукруглой стоянке перед домом.
Автоматические поливальные машины в виде фонтанчиков обрызгивали клумбы и кусты. В кронах пальм шелестел ветер.
Хилари вошла через парадный вход. В гостиной стояла кромешная тьма. Держа под мышкой пакеты с продуктами, Хилари заперла дверь на два замка и включила свет в гостиной.
Там творилось нечто невообразимое. Обе настольные лампы сброшены на пол. Абажуры разодраны в клочья. Оконный витраж тысячами цветных осколков лежал на полу. Драгоценные фарфоровые статуэтки – там же и в том же состоянии. Кто-то вспорол обивку дивана и кресел, и оттуда торчали клочья. Двумя деревянными стульями, очевидно, колотили о стену, видимо, затем, чтобы превратить их в щепки. Из шкафов повытаскивали ящики и разбросали по полу одежду. Картины искромсаны бритвой. Зола из камина развеяна по дорогому пушистому ковру. Побывавший здесь не пропустил ни одной вещи, ни одного предмета.
Сначала Хилари остолбенела, но уже в следующее мгновение шок уступил место гневу.
– Чертов сукин сын! – процедила она сквозь стиснутые зубы.
Годами Хилари собирала одну красивую вещицу за другой, истратив на это маленькое состояние. Но дело было даже не в деньгах, потому что большая часть имущества была застрахована. Нравственный ущерб – кто возместит его? В уголках глаз Хилари выступили слезы.
Ошеломленная, она не сразу сообразила, что ей может грозить опасность. А сообразив, замерла и прислушалась.
По спине у Хилари побежали мурашки: ей показалось, будто кто-то дышит в затылок. Оглянулась – никого.
Кладовая была заперта. Если бы в доме кто-то прятался, он бы давно уже вышел.
– Это просто бред, – сказала она себе. – Такого не может быть. Абсурд какой-то.
Позади нее послышался шум. Хилари резко обернулась и посмотрела в сторону столовой. Там что-то захлопало и зазвенело, словно непрошеный гость наступил на битое стекло или фарфор.
Шаги.
Дверь в столовую была сверху обрамлена аркой; Хилари находилась в двенадцати футах от нее. Там было черно, как в могиле.
Еще один шаг и звон битого стекла.
Хилари осторожно попятилась, держа курс на входную дверь, которая сейчас казалась безнадежно далекой! И зачем только она заперла ее!
В проеме показался высоченный, широкоплечий громила. Он несколько секунд постоял в темноте, а затем решительно шагнул в освещенную гостиную.
– Нет! – крикнула Хилари.
Она была так потрясена, что даже перестала отступать. Сердце грозило выпрыгнуть из груди; в горле пересохло; она отчаянно мотала головой: нет, нет, нет!
Он ухмыльнулся; в руке сверкнул огромный острый нож.
Это был Бруно Фрай.
* * *Тони благословлял ночь за пустоту городских улиц, потому что сейчас ему казалось: промедление смерти подобно. Может быть, он уже опоздал.
