Джон Карр - Бесноватые
Джеффри направился по левой аллее.
Ветер что-то нашептывал, кружа в верхушках деревьев и перебирая листья. Шум его легко мог затеряться среди звуков веселой музыки, несущейся из ротонды. Но шепот ветвей все равно был слышен, и видны были тени, мелькающие вокруг, а идти надо было осторожно, даже по песку. Он представил себе ротонду изнутри: два ряда отдельных лож, малиновые бархатные занавески которых образовывали полукруг, идущий по застеленному ковром полу. В зеркалах отражалась колонна в центре зала, вся увешанная лампами, напоминающими цветы на длинных стебельках; где-то под потолком, с которого свисали двадцать три люстры, пели скрипки. Двери лож на первом этаже открывались прямо в сад, который намеренно не освещался, дабы не мешать забавам участников маскарада. Существовало множество эпиграмм, описывающих людей, которые приходили сюда только затем, чтобы целый вечер ходить вокруг колонны, разглядывая остальных посетителей ротонды и демонстрируя себя.
Потоптаться мужчин зазывают балы
На коврах, уж давно не зеленых.
И зловеще топорщатся шляп их углы,
И склоняются в низких поклонах.
А прекрасные девы, идя в маскарад,
Только шлейфом себя украшают
И, гуляя по залу, – вперед и назад, —
Целый вечер паркет подметают.
Вспоминая эти недавно слышанные стихи, Джеффри благодарил судьбу за то, что сад не был наводнен людьми. Там внутри кипела жизнь, здесь же были только тени, покрывающие дорожки сада пятнистыми узорами.
Музыка взмыла вверх и замерла. Замер и Джеффри. Кто-то крался по аллее, ступая так же тихо, как он сам.
Справа от Джеффри сквозь просвет в веренице тополей было видно искусственное озеро, длинное и узкое, носившее название «канал». В центре его находился открытый павильон с крышей в китайском стиле, куда вел пешеходный мостик. В дневное время посетители сада могли посидеть там, выпить чаю с бисквитами или покататься по озеру в гондолах, которые сейчас стояли на привязи у мостика.
Джеффри готов был поклясться, что слышал, как в павильоне скрипнул стул; в следующее мгновение он готов был поклясться, что ему это показалось. Слева от него, рядом с боковой дорожкой, начинавшейся в том месте, где виднелся просвет среди тополей вдоль главной аллеи, стоял обычный сельский коттедж. Кусты росли так густо, что, не знай Джеффри о существовании коттеджа, он бы его просто не заметил.
А потом он увидел.
Женщина, которая шла по песчаной дорожке, двигаясь в направлении Джеффри, тоже застыла на месте.
– Миссис Пилбим! – тихо позвал Джеффри. – Миссис Пилбим!
У женщины было слабое зрение, или же она неверно определила направление, откуда донесся голос. Она кинулась к дорожке, ведущей к коттеджу, и выскочила прямо на Джеффри. Это была низенькая толстая женщина средних лет, в чепчике, с подносом, прикрытым салфеткой, в руках. Когда Джеффри возник перед ней, женщина задрожала, отступила на шаг; крик застрял у нее в горле.
– Миссис Пилбим! Взгляните сюда! Посмотрите на меня! Разве вы меня не узнаете? Я приезжал сегодня утром.
Его торопливый шепот вился над женщиной и несколько успокоил ее. В больших испуганных глазах на круглом добром лице отразилась перевернутая луна.
– Вы – с Боу-стрит? – прошептала она в ответ. – Вы – с Боу-стрит?
– Да. Скажите, где она?
– Кто?
В голосе женщины не чувствовалось никакой вины – только испуг и свирепое нежелание говорить с ним. Джеффри увлек ее за собой в тень к краю дорожки.
– Повторяю: я приезжал сегодня утром.
– А я могу повторить только то, что вы уже слышали, – прозвучал в ответ уверенный шепот. – Если мой муж следит за садом и нанимает уборщиков и садовников, разве он обязан знать, кто из них лазает по карманам?
– Нет, не обязан. Это мы уже выяснили.
– Моему мужу семьдесят пять лет. Он служил под командой герцога Малборо под Ауденарде в восьмом и под Мальплаке в девятом. Каждый несчастный инвалид из соседнего госпиталя низко кланяется при встрече с ним. Никто ни разу не усомнился…
– Никто и не сомневается, – перебил ее Джеффри. – Но я говорю о девушке, которую зовут Пег Ролстон.
– Ах вот как!
– Все это она уже слышала от Брогдена, секретаря судьи Филдинга. Сегодня днем она приехала сюда; на ней был плащ, а под ним – нарядное платье. Если она смогла убедить вас (я не имею в виду деньги) спрятать ее на несколько дней, то она сумеет появляться вечерами, в дни маскарадов, то есть три или четыре раза в неделю. Она сможет даже выходить в город, поскольку маскарады настолько популярны в Лондоне, что ее маска ни у кого не вызовет подозрений. Она надеется, что сможет прятаться здесь, пока я не докажу ее невиновность и не верну ей свободу.
Джеффри придвинулся ближе к женщине и сорвал с подноса парчовую салфетку. На подносе были закуски, которые обычно подавали в ротонде: ломтики цыпленка, тонко нарезанные кусочки хлеба с маслом, а также бокал вина.
– Умоляю вас, миссис Пилбим, скажите мне, где она.
Миссис Пилбим поспешно прикрыла поднос и отступила на шаг.
– Силы небесные! Что ж вам там, на Боу-стрит, кроме этого, и заняться нечем?
– Кроме чего?
– Бедной девушки, которую дядюшка запер и не дает выйти за любимого?
– Это вам Пег рассказала?
– Она – душенька!
– Может быть. Кроме того, она весьма безрассудная девица и романтическая лгунья. А заперли ее в Ньюгейтской тюрьме.
Бокал с шампанским качнулся; пролилось вино. Снова пошел гулять среди деревьев ветер, что-то разыскивая, что-то нашептывая, шелестя листьями, едва тронутыми осенью. Но запах осени ветер этот все-таки принес.
– Миссис Пилбим, – взмолился Джеффри. – Я не стану вас пугать. Этого и не требуется. Честность ваша и вашего супруга – вне всяких сомнений. Но ваше доброе сердце не устояло перед россказнями глупой взбалмошной девицы, которая своим безрассудным поведением навлекла на себя новые неприятности. Поэтому…
Еще один голос вмешался в разговор, произнеся шепотом, в котором явственно слышалась ярость:
– Прекратите! Перестаньте издеваться над женщиной! Мне это надоело!
Джеффри резко обернулся. Он не ошибся: стул действительно скрипел в павильоне на озере.
Он увидел, как блеснули хрусталики на черном «домино», а ниже – искривленный гримасой рот. Маска была на женщине, стоящей на мостике у входа в павильон. На ней было светлое платье, не скрывающее белизны ее плеч, и накидка, которая вполне могла быть оранжевой с голубым, если бы не лунный свет, придававший ей сероватый оттенок.
– Значит, я – дура! Значит, врунья! – Плечи девушки начали подергиваться, ресницы задрожали, а глаза под маской наполнились слезами. – Боже, как хорошо, что вы пришли!
