Елена Гайворонская - Тринадцатый пророк
Слёзы стояли у меня в глазах, застилая счастливый мираж. Но я и не хотел больше смотреть на него.
«В одну реку нельзя войти дважды. Никогда.»
– Пошли, – с нажимом выговорил искуситель, и полы его плаща растопырились, как гигантские чёрные крылья, застилающие глазастое небо.
Я покачал головой.
– Что? – переспросил он, удивлённо приподняв брови.
– Нет. – Голос постепенно возвращался ко мне. – Я вам не верю. Я не предаю друзей.
– Друзей? – Он снова оскалился в злобной ухмылке, блеснув кривыми передними клыками, окончательно обезобразившими его лицо. Как только оно могло казаться мне приятным? – Да ты просто дурак. Полный идиот. – Выдохнул он, опалив обжигающим смрадом. – У него нет, и не может быть друзей. Он же избранный, наместник Создателя на этой убогой планетке, а ты – жалкий полоумный придурок!
Моя рука, помимо разума, судорожно рванула ворот, нащупала крест, вытянула, насколько хватило цепочки.
– Отойди от меня! – Завопил я не своим голосом. – Сам ты придурок!
Он отшатнулся. Какая-то сила приподняла меня над землёй и шмякнула обратно. Невысоко и не слишком больно, но и этого хватило, чтобы я уже по-настоящему прочувствовал себя маленьким и беспомощным мешком костей.
«Сейчас он меня убьёт.» – Появилась мысль, но какая-то отстранённая, словно думалось не обо мне, а о ком-то постороннем.
Огромный кряжистый кедр качнулся, издал зубодробительный скрежет и, горестно заломив сучья, стал падать на меня. Как в замедленном кадре я наблюдал за приближением его бугристого, истекавшего кровью свежей смолы ствола, отрезая меня от затаившего дыхание мира, заглушая все звуки последним нарастающим, как грохот приближавшегося поезда, треском. Я закрыл глаза, сжался в комок.
Бабах!
Земля содрогнулась, разорвавшись на несколько частей исторгнув клубы горячей пыли. Ещё некоторое время я лежал ничком, обхватив руками голову, а затем решился приоткрыть один глаз. Дерево упало рядом, заботливо обняв меня своими сучьями. По стволу струилась густая прозрачная смола. Дерево плакало. Оно не хотело умирать. Мне стало совестно оттого, что я сделался невольной причиной его преждевременной гибели. Я выбрался из-под тёплых останков, погладил умирающий кедр по шершавому телу.
– Я не хотел. Честное слово.
Рядом заверещала цикада.
Я стряхнул остатки оцепенения и подумал, что, наверное, это выглядит нелепо: чудом избежав смерти, я, вместо того, чтобы рыдать от счастья или, напротив, хохотать во всё горло, стою и разговариваю с едва не убившим меня деревом. Я подумал так, и кисло улыбнулся. Рыдать не хотелось, петь и орать тоже. Даже напиться не хотелось. Отмерли все шесть чувств. Страха не осталось. Одно иссушающее опустошение. Наверное, это и называют шоком. Огляделся и увидел, что стою на дороге, ведущей к нашему лежбищу, в каких-нибудь нескольких сотнях шагов. Ужасного прохожего нигде не было. И тут ко мне вернулись все чувства разом, и в первую очередь страх. Зубы выбили победную дробь. Я рванул во все лопатки…
Солнечный луч, пробившись сквозь матерчатый тент, щекотал нос. Я чихнул и пробудился. Рядом сладко похрапывал Петр. Дрыхли все, только одного Равви не было. Я зарылся в тряпьё и стал вспоминать. Я проводил Магдалин, вернулся, лёг, и мне приснился кошмар про чёрного человека в лесу… Несомненно, это был сон. Здесь и лесов-то нет, одни кусты поганые…
Я потолкал Фому, и, когда он разлепил заплывшие веки, спросил, не помнит ли, когда я вернулся. Он долго не врубался, о чём речь, а потом недовольно ответил, что он мне не сторож. И снова грохнулся заросшей башкой на своё замызганное покрывало, свёрнутое в подобие подушки. Я вылез из шатра. Солнце приподняло из-за гор свою плешивую оранжевую макушку, озарив подножье ровным чистым светом, и всё, что ночью казалось хмурым и зловещим, выглядело невинным и забавным. Но странный сон, реальный до невозможности, вызывал отчаянное желание с кем-нибудь им поделиться. Я прошёлся до реки, ополоснулся ледяной водой, но тревожное чувство не покидало меня. Я вернулся «на базу». Из шатра, почёсываясь и зевая, вылез Петр. Увидев меня, несказанно удивился, что я так рано поднялся: не полил ли в пустыне дождь?
– Петро, помнишь, ты сказал, что видел дерьмовый сон? Что ты видел?
– Я уж и не помню, – нахмурился Пётр, но по убежавшим глазам и по внезапно помрачневшему и посуровевшему лицу я понял: врёт.
– Мне тоже приснился поганый сон, – сказал я. – Самый гадкий из всех, какие мне доводилось видеть…
– Немудрено. Ты вчера здорово надрался…
– Не перебивай! – крикнул я, и он изумлённо смолк. – Я не был пьян! Я видел сон, будто я встретил странного человека, и он заговорил со мной. Я видел его так же явно, как тебя сейчас. Он предложил мне исполнить все мои самые тайные, самые заветные желания в обмен на…
– Предательство? – вскидывая на меня глаза, глухо выговорил Пётр.
– Верно. Он предложил мне написать донос на Равви и предать его в руки солдат. Тебе тоже?
– Да, – сказал Пётр, каменея лицом. – Как он выглядел, тот, кого видел ты?
Я описал, опустив детали костюма.
– Похож. И перстень… У моего тоже был такой перстень. Представляешь, он предложил мне собственный корабль. Огромный корабль под парусами и шёлковые сети… Новые шёлковые сети… Словно влез в мою голову, подслушал детские мечты… – Он подавил тягостный вздох и горько ухмыльнулся. – Но как такое может быть, что мы с тобой видели почти один и тот же сон? Или…
– Это был не сон, – закончил я его мысль.
– Нет, – заупрямился Пётр, – я в своём уме. – Я очень хорошо помню, как ответил, что не сделаю этого за все награды мира, что никогда не предам Равви и, если понадобится, умру за него… А он мерзко так ухмыльнулся, дыхнул жутким перегаром и сказал:
– Первый ученик… Хороший ученик… Один из лучших. Не слишком умный, но старательный… Если ты – лучший, можешь представить, каковы остальные существа, населяющие эту маленькую жалкую Землю? Запомни, жалкий червяк: не пропоёт петух, как ты трижды отречёшься от своего любимого Учителя.
Повернулся и… растаял. Только клубы дыма остались. Тут я проснулся.
– Ты говорил об этом Равви?
Пётр помотал головой.
– Зачем? Это всего лишь дурной сон…
Скривившись, поскрёб щёку и поплюхал к реке. А я остался стоять, как витязь на распутье. Из шатра один за другим выползали заспанные сотоварищи. Появился Фаддей. Сощурился на солнце, заговорщицки подмигнул:
– Доброе утро.
– Доброе… – отозвался я. – Как спалось?
– Нормально. А что?
– Да так просто…
Он побрёл в кусты, я следовал за ним по пятам.
– Что снилось?
– Не помню. – Огрызнулся он.
