Дарья Беляева - Маленькие Смерти
Резко, будто нырнув в холодную воду, я просыпаюсь. Папа сидит на краю кровати, он не сразу замечает, что я открыл глаза. Мильтон еще спит, и отец гладит Мильтона по голове, медленно, ласково и напряженно одновременно. Губы у отца страдальчески искривлены, он бы никогда не позволил себе такой гримасы, зная что кто-нибудь его видит.
— Братик, — шепчет он коротко, едва слышно. И слово такое непривычное в его исполнении, детское, дурацкое, вдруг до боли ранит меня. Мильтон еще спит, он дрожит во сне и дышит тяжело, глубоко вдыхая и надолго затихая.
— Папа? — шепчу я. Выражение лица у отца тут же меняется, становится спокойным и не показывает больше ничего, ни горя, ни волнения. Он отдергивает руку.
— Фрэнки, — говорит он.
— Я говорил кое с кем в мире мертвых.
Папа смотрит на меня, ожидая продолжения, но как только я набираю воздуха, чтобы продолжить, кто-то вдруг звонит нам в дверь: раз, другой и снова, как сумасшедший.
— Разбудят твоего дядю, — с досадой говорит отец, мы с ним оба вскакиваем, чтобы проверить, кто пришел. Выглянув на лестницу мы видим, как Итэн открывает Морин Миллиган.
Мэнди стоит у двери, скрестив руки на груди.
— О, кого мы не ожидали здесь увидеть, — говорит она. Морин в своем монашеском одеянии переступает порог без стеснения и даже без приглашения.
— Да? Забавно, потому что твой брат искал меня в церкви, — говорит Морин.
— Здравствуй, тетя. Что тебя суда привело? — спрашивает папа максимально нейтрально, будто не его брат болен и, возможно, безумен.
— Пришла выторговать назад дочку? — фыркает Мэнди. — Это хорошо, потому что нам от тебя кое-что нужно.
— О, так вы еще не знаете, почему я пришла? — говорит Морин. — Прибытие заранее может быть хуже опоздания.
И именно в этот момент, у отца звонит телефон. Отец берет трубку и слушает что-то, что для меня слышится далеким и неразборчивым голосом его секретарши. Шерри? Брэнди? Лицо у отца совершенно не меняется, когда он спрашивает:
— Сколько?
И когда он спрашивает:
— Кто-нибудь остался?
И даже когда говорит:
— Спасибо, Шерил Ли. Свяжись, пожалуйста, с теми, с кем мы связываемся в таких случаях, и скажи им, что я буду у них завтра утром.
Папа выключает связь и говорит:
— Доминик пришел за мамой, явив собой чудо героизма и сыновний долг во плоти. Он вырезал охрану, а к ней вдобавок уничтожил почти всех наших зарождающихся медиумов.
— Доминик, — говорит Итэн. — Ведь профессиональный убийца, так, Райан?
— Да, — говорит папа спокойно. — Проблема в том, что судя по описаниям выживших, он делал физически невозможные вещи.
— И в том, — добавляет Морин. — Что это был не Доминик.
— А кто? — спрашивает Мэнди.
— Я не знаю, — и Морин впервые кажется отчаявшейся, взволнованной старушкой. — Но это не мой внук, и он забрал мою дочь.
— Но знаю я. Я хотел тебе, папа, рассказать, когда мы были у Мильтона.
— Хорошо. Ты нам и расскажешь, — кивает папа. — Морин, извини, но у нас нет времени и возможностей тебя утешить.
Но я говорю неожиданно жестко:
— Пусть она останется. Дело в ее внуке, в нашем дяде, во всех нас, и в ней тоже.
Глава 9
Пока я рассказываю им все, что говорила мне Зоуи, все молчат. Один только раз, когда я подбираюсь к той части, где Грэйди открывает для себя каннибализм, папа переспрашивает:
— Что-что?
— Для того, чтобы использовать темноту в реальности, он использовал человеческие плоть и кровь.
— А, хорошо. Чудесно.
— Папа!
Я рассказываю все, что говорила мне Зоуи Миллиган с невротичной аккуратностью, стараясь ничего не забыть, ни единой детальки, могущей оказаться решающей. Даже Мэнди не перебивает, и когда я заканчиваю, все они смотрят на меня, ожидая, что я продолжу.
— Все, — говорю я. — То есть, совсем все. Больше она ничего не сказала.
— То есть, бабуля не дала нам напутственных советов? — спрашивает Мэнди.
— Нет.
— И не намекнула на слабости Грэйди? — спрашивает Итэн.
Я качаю головой.
— И не сказала, что будет посильно нам помогать? — спрашивает Морин.
— Не сказала.
И только папа молчит и внимательно смотрит на меня, чуть склонив голову набок. Проходит секунд двадцать, прежде чем он спрашивает:
— Если Грэйди умрет, то что будет с тобой?
— Я не спросил.
— Я не удивлен.
Я прекрасно понимаю, что папа не может сделать выбор между братом и сыном, поэтому говорю излишне быстро:
— Но я спрошу.
Мэнди тогда пихает папу локтем в бок, говорит:
— Что насчет того, как Доминик вытащил Морриган, Райан?
— Сложно сказать, потому что Шерил Ли явно требуется консультация хорошего психолога, прежде чем она здравым образом сможет описать все, что произошло. Я понял только, что «как будто ад следует за ним». Морин, ты не хочешь рассмотреть кандидатуру моей секретарши в твою секту. По-моему, ее подход более перспективен у вас, чем у нас.
Но Морин не улыбается даже уголком губ, ее синие глаза сейчас очень темны, как темно бывает небо, когда начинается гроза.
— Я могу показать, — говорит она. — Вам всем. Нам нужно взяться за руки, если вы не возражаете. Так будет гораздо удобнее.
— Не переживай, тетушка, мы родственники, — успокаивает ее Мэнди.
— Нет, кстати, в этой семье, после рассказа Фрэнки, я больше никого за руку не держу, — смеется Итэн. В одной руке я сжимаю по-старушечьи мягкую лапку Морин, в другой папину руку, и закрываю глаза, готовый увидеть Доминика, который так впечатлил Шерри.
И вижу. Вернее, сначала я вижу его кипельно-белые конверсы, заляпанные кровью. Подошвы покрыты красным полностью, и оттого приобрели ужасно милый клубничный цвет, а носок покрыт ровным слоем алых крапинок, выглядящих даже стильно. Можно было бы забыть, что это кровь, но забыть не получается, потому что пол ровным слоем покрыт ей. Наверное, не так-то просто понять, что именно я имею в виду, но попытаюсь объяснить. Нет луж из крови или чего-то вроде. Кровью покрыто все, будто Доминик идет по мелкому ручью. Иногда он подпрыгивает на одной ноге, по-детски весело, и тогда брызги поднимаются вверх, как малиновый фейерверк. Хорошо, думаю, что я не чувствую запахов в видении Морин. Очень хорошо.
Доминик улыбается, как человек, у которого без единой на то причины очень хорошее настроение. Он подходит к двери Морриган, но вместо того, чтобы просто отодвинуть засов, он чуть отводит руку, выпуская тьму, и та с устремлением и быстротой волны не просто выламывает дверь, а проделывает в ней сияющую, дымящуюся дыру с человеческий рост. Он хватается за край, чтобы пройти, и сталь под его пальцами плавится, как подтаявшее мороженое, не обжигая его самого.
