Дарья Беляева - Маленькие Смерти
— Райан показывал тебе, как темнота разрушает и приносит смерть.
— Точно.
— А еще он показывал тебе, как темнота создает.
— Но чтобы темнота что-то создала, нужен замысел, творец.
— Или одна на шесть миллиардов случайностей.
— В викторианской Англии изучали теорию вероятностей?
— Ирландии, а не Англии. Не изучали, но быть мертвой довольно скучно, как ты мог бы заметить.
Зоуи закладывает руки за голову, а потом продолжает:
— Словом, Грэйди вернулся из мертвых, но не как обычный медиум. Он вернулся наполненным тьмой мира мертвых. Его не было долго, два дня, и Зоуи успела выплакать все глаза. Когда Грэйди вернулся, он был совсем другим, темным внутри, жутким, не совсем собой. Вы родились с темнотой внутри, вам не понять, как может измениться из-за нее человек. Грэйди был неуловимо не таким, каким Зоуи его знала. В ту ночь, они впервые разделили постель.
Я мотаю головой, говорю быстро:
— Об этом я слушать ничего не хочу. Слушай, а как думаешь, зачем он это сделал?
И еще быстрее я добавляю:
— То есть, я не о последнем, что ты сказала. Я о темноте. Зачем он впустил ее в себя и во всех своих потомков?
— Он начал изучать мир мертвых, чтобы спастись от ада, узнать о смерти. И понял, что ада нет. И рая нет. Есть только материал из которого можно творить что угодно. Первозданный океан. И он захотел частичку его внутрь, представив что можно будет творить с этой силой, создавшей целый мир. Грэйди выстрадал эту темноту, он ее добивался.
— Так что случилось дальше? — спрашиваю я. — Не в смысле…
Волна накатывает на берег, едва не облизав мои ботинки, и я вижу, как уходит в море песок.
— Я поняла, внучек, — фыркает Зоуи. — Слушай дальше. Грэйди хотел стать сильнее, и поэтому в мире мертвых он поедал призраков. Призраки ведь тоже состоят из темноты, поедая их, ты впитываешь силу. Он становился все сильнее, успешнее, здоровее, охотясь на призраков. Он процветал. Грэйди не применял темноту в реальности, по крайней мере в то время, но поедая призраков, он впитывал их воспоминания и умения. Грэйди, оставшийся сиротой так рано, не окончивший университета, вряд ли смог бы вести дела компании Честера самостоятельно, но, видимо, среди съеденных им попалась парочка банкиров и химиков. Грэйди выдал меня за Честера, но мы не жили с ним. Честера я, как женщина, не интересовала.
Когда Зоуи переходит на повествование от первого лица, оно вдруг кажется чище, доверительнее. Я машинально пропускаю сквозь пальцы песок, внимательно слушая ее голос. И в то же время ее голос становится злее, будто бы она перестает сдерживать эмоции. Я, наконец, понимаю, что не так она спокойна, как хочет показать.
— Но нам было рядом вполне комфортно, пока я не узнала, что беременна. Тогда я заразилась этим. Темнотой, которая едва не свела меня с ума, пока я носила этого ребенка. Я была не в себе, почти обезумела.
— Пропусти этот отрывок побыстрее, ладно? Переходи к сюжетообразующей части.
— Грэйди Честера убил.
— Кто бы мог подумать! Какой неизбитый, небанальный поступок для Грэйди Миллигана.
— И попробовал его плоть и кровь.
— Что?!
Зоуи вдруг садится, начинает переливать из руки в руку прозрачную морскую воду.
— Он подумал, что будет если съесть не призрака, а живую душу. Сколько душа находится в теле, прежде чем попасть в мир мертвых, маленький медиум?
— Двадцать четыре часа.
— Именно. После этого, Грэйди двадцать четыре часа мог делать то, что твоему отцу и не снилось. В реальности, а не в мире мертвых.
— Мой папа с таблетками может продержаться максимум полчаса.
— Да. Потому что твой папа не пробовал человеческой крови. А Грэйди пробовал, и с тех пор — довольно часто.
— То есть, он еще и каннибал, чудесненько. И что в этой чудесной семье случилось дальше?
— Долгое время не случалось ничего. Грэйди скрывал все от меня. Я не знала, чем он занимается. Все, что я тебе рассказываю, я поняла потом, позже. Прошли долгие годы, Франциск. Наш сын, считавший Грэйди дядей, уже пошел в школу, когда…
Зоуи сцепляет пальцы, и костяшки их белеют еще сильнее, хотя казалось бы, что это невозможно.
— Когда я узнала, чем занимается Грэйди, — голос ее в этот момент звенит, будто достигнув наивысшей ноты.
— И что ты сделала тогда? Сдала его полиции?
— Знаешь, что он сделал бы с полицией? Что он мог сделать к тому времени со всем Дублином?
За бинтами я не вижу, но, наверное, Зоуи горько усмехнулась. Впрочем, может быть и нет.
— Я убила его. Я любила Грэйди больше всех на свете, и я убила его. Всадила нож ему в сердце, потому что меня одну он пустил бы так близко к себе. Мне одной он доверял. Больше этого никто не смог бы сделать, а я должна была. Для всех Грэйди просто пропал. Впрочем, кое-что он мне все-таки оставил.
Зоуи начинает развязывать бинты на голове, и я вижу девочку четырнадцати лет, ровно столько ей было, когда она переехала в Дублин. Наверное, это был самый прекрасный момент, когда из комнатушки в провинциальном городке, она попала вдруг в большой город, и за руку ее держал самый лучший в мире старший брат.
— Да, — говорит Зоуи. — Ничего такой был момент, но мне просто нравится так выглядеть.
Зоуи до странного похожа на всех нас: на меня, на Доминика, на отца и Мэнди, на Морриган, на Мильтона и Ивви, на Итэна, на Морин. И в то же время — ни на кого конкретно.
У нее красивое лицо с острыми скулами, нос усыпан веснушками и волосы темные, самую малость в рыжину. А еще у Зоуи невероятно синие глаза, такие же, как у Доминика, Морриган и Морин. Засмотревшись в эти невероятные, синие глаза, я не сразу замечаю, что она мне показывает.
На щеке у нее длинная, кровоточащая рана. Такая не может остаться от ножа, но такая может остаться от когтей.
— Это он сделал?
— Ну, а кто? Нет, я тебе просто так показываю, как меня медведь подрал.
— Ирландки даже в викторианскую эпоху не были особенно трепетными, да?
Зоуи касается щеки, смотрит на кровь, оставшуюся на пальцах.
— Всегда кровоточит.
— А что с тобой случилось дальше?
— Я вырастила сына, увидела внуков и умерла в глубокой старости. Грэйди мог бы превратить мою жизнь в ад после того, что я сделала с ним, но не превратил.
— Самый лучший в мире старший брат?
— Возможно.
Я молчу, рассматривая песчинки на ладони. Некоторые из них переливаются, наверное, это стершиеся в пыль жемчужины. Наконец, мне удается спросить:
— А мой дядя? Что с ним случилось? Ты знаешь?
— Знаю. Это другая долгая история, которую я тебе расскажу. Но сначала, Франциск, подумай. Кем надо быть в этой жизни, чтобы отправиться убивать людей за деньги?
