Самая страшная книга 2016 (сборник) - Гелприн Майк
Мама, отец, простите меня… Да поможет вам Господь. Больше я ничего не могу…»
На этом записи обрываются.
Человек с незапоминающимся именем аккуратно сложил стопкой листы.
Все долго молчали. Потом княгиня Софья Михайловна, неуклюже махнув рукой, сказала:
– Ерунда, бред безумца! Давайте все это забудем, давайте чай пить.
Через какое-то время рассказ действительно начал забываться за другим разговором, но вдруг в паузе между репликами вновь громко и не к месту прозвучало замечание графини Лацкой:
– А вы знаете, Шарлотт Марсье очень больна.
Безымянный господин при этих словах тревожно нахмурился. Послышались возгласы гостей:
– Как – больна? Еще вот совсем недавно видели ее вполне здоровой…
– А вот так, все худеет, бледнеет, мучается жаром, и ни один доктор не может ей помочь.
– То-то они с матерью к нам не заходят, – попыталась поддержать разговор Софья Михайловна, но все почему-то снова замолчали, и воцарилась тишина.
Вдруг в этой тишине послышались шаркающие шаги. Кто-то подходил к террасе.
– Петр Николаевич! – удивленно воскликнула княгиня. – Давно вы у нас не появлялись.
– Давненько, давненько! Да вот, господа, наскучила безвылазная-то жизнь, захотелось выйти, развеяться, так сказать… – И старик Нерящев, кряхтя и хихикая, направился к свободному креслу.
Александр Матюхин
Узор
Миша решил, что хочет убить свою жену.
Утро выдалось чрезвычайно позитивное, до тошноты. Наверное, это и сыграло свою роль.
Надя сидела за столом у окна и весело болтала о том, что скоро праздник, двадцать третье февраля, а она договорилась на пятидесятипроцентную скидку в салоне тату, и он может выбрать абсолютно любой рисунок, какой захочет.
Миша разглядывал ее лицо: тонкий нос с горбинкой, красивые губы, морщинки в уголках глаз (а ведь в утреннем свете они выделяются особенно явно), чуть более глубокие морщины на лбу, короткие выбеленные волосы торчат ежиком. И эта змейка на шее, бегущая от ключицы к левой скуле. Почему-то при взгляде на змейку Миша подумал об убийстве.
Он оставался спокоен. Взял кружку с молоком, сделал глоток. В голове нарисовался идеальный план: когда Надя выйдет на балкон курить, Миша возьмет ее за плечи и вытолкнет к чертовой матери через перила. Полет с шестнадцатого этажа и встреча с клумбой. Никаких обид, дорогая, мне просто надоело каждое утро смотреть на эту твою змейку.
Люся, четырехлетняя дочь, спала в детской. Наверняка сбросила за ночь одеяло на пол, затолкала в угол кровати подушку и развалилась в позе звезды, на животе, уткнувшись носом в матрас. Милая, любимая Люсечка. Ей же надо будет объяснить, что мама умерла…
– Миш!
Он моргнул. Понял, что не помнит, как поставил кружку обратно на стол.
– Ты что делаешь? – Надя открыла форточку, щелкнула зажигалкой и закурила.
Она ведь никогда не выходит на балкон. Курит здесь, не заморачивается.
Миша перевел взгляд на собственные руки. С левым запястьем что-то было не так. Терпкий, колючий зуд растекся под кожей между большим и указательным пальцами. Правой рукой Миша методично расчесывал место зуда. Там уже образовалась красная припухлость.
– До крови расчешешь, что потом делать будешь? – спросила Надя. – Давай намажу чем-нибудь, а? Йодом там, зеленкой.
Миша подумал о том, что не помнит, когда начался зуд. Два провала в памяти за последние десять минут – не многовато ли. Зато мысль об убийстве жены пульсировала в мозгу, подобно взбесившейся птице в клетке. Трепыхалась.
Он ответил, что сам помажет, выдавил улыбку и заторопился в ванную. Бросил мимолетный взгляд на зеркало и обнаружил, что вспотел. Крупные капли собрались на висках и на скулах, стекали по впалым щекам. Еще показалось, что на лице сквозь кожу проступили какие-то набухшие линии, будто вздулись вены. Впрочем, это наваждение быстро исчезло.
Все было бы ничего, но до этого жизнерадостного утра Мише никогда в голову не приходили мысли об убийстве. Он был обыкновенным человеком, если хотите. По-простому – нормальным мужиком.
Все как положено. Пятидневный рабочий день в тесном офисе, любимые сериалы, комиксы, пара гигабайт скачанной порнушки, жена-красавица, с которой познакомился шесть лет назад на корпоративе (она с нижнего этажа была, в отделе маркетинга работала, та еще девица!), дочка Люся, пиво в холодильнике и «World of Tanks» на ноутбуке. Он часто обсуждал с друзьями попки и ножки коллег-девиц, во время секса время от времени представлял секретаршу Олю, но – и это важно – очень сильно любил Надю. То есть никогда не позволял себе плохо о ней думать.
Надя, в общем-то, была идеальной женой. Отлично готовила, не устраивала лишних допросов, была страстной в постели, любила делать минет, воспитывала дочку по трем разным методикам, гладила, убиралась, успевала сделать сотню дел одновременно и при этом почти всегда оставалась жизнерадостной, веселой и болтливой.
Так в чем проблема-то?
Миша включил воду, подставил зудящую руку под струю холодной воды. Красное пятно с темными точками походило на кляксу.
Кажется, этой ночью в квартире летал сонный февральский комар. И откуда только взялся? Укусил, зараза голодная.
Надо взять молоток, подумал Миша, разглядывая руку, зайти со спины и хорошенько ударить Надю по затылку. Одного сильного удара будет достаточно. Если что, конечно, можно бить, бить и бить, пока Надин череп не превратится в кашу. Но это в крайнем случае. На эмоциях.
От холодной воды рука слегка онемела. Так же онемели, сделались менее выпуклыми странные мысли. Миша торопливо нашел в шкафчике йод, отковырнул крышечку зубами, вылил на зудящее пятно несколько рыжих капель, размазал. По ванной комнате разлился характерный запах.
Проблема заключалась в том, что он хотел убить Надю и любил ее одновременно. Желание казалось противоестественным. Оно наслаивалось на любовь, будто джем на масло, и, перемешиваясь, рождало какие-то совсем невероятные, мерзкие мысли.
Интересно, как долго это продолжится? И закончится ли вообще?
– Дорогая, а что у нас на завтрак? – спросил он, ощущая дрожь в голосе.
– Блины, – ответила Надя, – Миш, Масленица же! Конечно блины!
Две ночи подряд ему снился один и тот же сон с вариациями.
Миша убивал свою жену.
То есть он просыпался среди ночи, шел на кухню, брал нож, возвращался и, склонившись над любимой, втыкал нож ей под подбородок.
Или брал с полки для инструментов молоток, возвращался и разбивал Наде лицо.
Или душил ее подушкой.
Или просто ломал шею. Очень реалистично ломал, ощущая теплоту ее кожи, хруст позвонков, хриплое затихающее дыхание.
Каждый раз, когда Миша просыпался по-настоящему, он молился, чтобы все его скверные мысли остались во сне. С детства вспоминал обрывки: «Отче наш, сущий на небесах…» – нащупывал Надину руку под одеялом и крепко ее сжимал. Надя спала и ни о чем не подозревала.
Один раз Миша поднялся с кровати и тихонько, на цыпочках, прошел в детскую комнату. Хотел убедиться, что с Люсей все в порядке. Он бы с ума сошел, если бы с дочкой что-нибудь случилось.
Девочка посапывала, развалившись в кроватке. Свет фонарей из окна ласкал ее милое кукольное личико с вздернутым носиком, тонкими губами и ямочкой на подбородке, как у папы. Миша подошел, поправил одеяло. Хотя мысль об убийстве Нади все еще пульсировала в голове, он твердо решил, что не оставит дочь без матери. Ведь можно же что-то придумать, правда?
Пару раз в течение этих дней Миша ловил себя на мысли, что не помнит кое-что из происходящего. Вот он сидел на собрании, а вот уже стоял перед зеркалом в офисном туалете и разглядывал собственное лицо, которое, казалось, вновь покрылось темными венами-линиями. Вот он раскладывал пасьянс, чтобы скоротать остаток вечера на работе, а вот уже стоял на пороге тату-салона, стряхивая с плеч снежинки и ощущая, что замерзли ноги, обутые в не по-зимнему тонкие туфли.
