Мария Барышева - Мясник
Наташа молчала, теребя край одеяла, но Слава пристально смотрел на нее, сдвинув брови и слегка прищурившись. Он ждал.
Наконец она сбросила с себя одеяло, встала, подошла к шкафу, где была сложена ее одежда, порылась в нем, вытащила укутанные в простыни картины и осторожно положила их на кровать. Славины руки протянулись к ним, быстро распеленали, и он хрипло выдохнул, точно его пнули в живот.
— О господи! Еще пять!
Наташа хотела было что-то сказать, но тут вдруг раздался бойкий стук в дверь, и она застыла, прижав ладонь ко рту. Слава быстро глянул в окно, потом снова перевел взгляд на Наташу, и она почувствовала прилив ужаса — таким холодным и презрительным показался ей этот взгляд.
— Не открывай! — сказал он. Наташа опустилась было на кровать, но стук тут же повторился, и она вскочила, нелепо дернувшись вперед-назад, точно сломавшаяся механическая игрушка.
— Может, что-то случилось… — шепнула она. Слава отвернулся, ничего не ответив. Тогда Наташа, прикрыв картины одеялом, побежала к входной двери. Открыв ее, она увидела Сметанчика в распахнутом дорогом плащике, наряженную, тщательно накрашенную и причесанную. Наташин взгляд скользнул поверх ее плеча — у дома стояли три иномарки-такси, и их «дворники» ритмично двигались взад-вперед, разглаживая дождевые капли на стеклах. Рядом с такси, хоть и забрызганными грязью, приютившаяся у забора «шестерка» Славиного приятеля выглядела потасканной и жалкой.
— Наташка, давай собирайся, бери своего друга — поехали! — затараторила Сметанчик, приподнимаясь на носках, чтобы каблуки ее туфелек не увязли в грязи, и ступая за порог. — Мы тут нашли такую чудную забегаловку. Все наши уже вон — ждут! — она махнула рукой в сторону мокрых иномарок. — Будет что-то вроде прощального ужина — я и Илья Палыч ведь уезжаем послезавтра! А завтра он не может — так только забежит попрощаться. Слушай, что-то ты сегодня бледненькая — может, заедем в салон при том доме отдыха — помнишь, где я тогда с тем бритым познакомилась?! — подкрасят тебя качественно! А то… — она замолчала, настороженно глядя мимо Наташи на появившегося за ее спиной Славу. — О, привет!
— Подожди в машине! — резко сказал Слава, не отвечая на приветствие, и Сметанчик перевела растерянный взгляд на Наташу.
— Но ведь мы…
Слава шагнул вперед, молча взял Свету за плечи, развернул, слегка подтолкнул в спину и захлопнул за ней дверь.
— Ты что?! — воскликнула Наташа, возмущенная таким бесцеремонным обращением с ее приятельницей. Слава, не отвечая, схватил ее за руку и потащил за собой в комнату. — Пусти! Мне больно! Слава, да ты что?!
— Они как — уже отбивают тебе земные поклоны?! Молятся на тебя, духовная мать?! — Слава развернул Наташу и грубо толкнул ее к большому зеркалу, косо висевшему на бледно-розовой стене. — Посмотри на себя! Посмотри, на кого ты стала похожа! Посмотри, что ты с собой сделала! Что они с тобой сделали!
Вытянув руки, Наташа наткнулась на стену, чуть не ударившись о зеркало лбом, качнулась назад и так же качнулись назад расширенные глаза по другую сторону гладкой холодной поверхности. Наташа, приоткрыв рот, замерла, и так же замерло, вцепившись в нее полубезумным взглядом, ее отражение. Слава протянул руку, осторожно расстегнул заколку, и Наташины волосы с легким прозрачным звуком упали ей на плечи.
Последнее время Наташа если и смотрела в зеркало, то рассеянно, почти не замечая того, кто в нем мелькает, и теперь, когда Слава так резко и грубо ткнул Наташино отражение ей в лицо, заставив не взглянуть, а увидеть, ей показалось, что она смотрит не в зеркало, а в чужое окно, потому что существом, стоящим по ту сторону запылившейся поверхности, она быть просто не могла. Из зеркала на нее пристально глянула истощенная, больная незнакомка с запавшими щеками и нездорово бледной кожей, натянутой на лбу и скулах так туго, что казалось она вот-вот прорвется, обнажив кости. В подглазьях залегли синеватые тени, нос заострился, широко раскрытые глаза, казавшиеся на исхудавшем лице огромными, как у лемура, горели диковатым серо-голубым пламенем, бескровные губы крепко сжаты, седина снова сбегала уже более полноводными, чем раньше, ручейками среди потускневших каштановых прядей, казавшихся безжизненными и несвежими, и в вырезе халата виднелись ключицы, выступившие, будто жесткий каркас, а сам халат висел на теле, точно небрежно брошенная на спинку стула тряпка. У Наташи вырвался глухой стон.
Пыль, слишком много пыли, зеркало такое пыльное…
Она протянула руку и несколькими взмахами ладони протерла на зеркале чистое местечко, но страшное существо по другую сторону не исчезло — оно только стало ярче и еще страшнее и, тоже подавшись вперед, с усмешкой глянуло на нее через образовавшееся незамутненное окошко, и Наташа отшатнулась. Ей показалось, что на нее глянула ее собственная чудовищная натура — сейчас, когда она протерла зеркало, — глянула и увидела и теперь изучает.
Внутрь… немедленно внутрь и все вымести, чтоб ничего не осталось… и тогда это в зеркале исчезнет… это не я… это не могу быть я!
Разве ж это того не стоило?
— Теперь-то ты понимаешь? — спросил Слава, и она обернулась. Зеркальный ужас исчез из поля зрения, и Наташа почувствовала, как ее охватывают отчаяние и злость. Как же было глупо то, что она возомнила себе… надежда, что чудовище вновь превратится в когда-то уснувшую принцессу, разбилась вдребезги о зеркало. Нет, чудовище навсегда останется чудовищем — уже не только внутри, но и снаружи, а принцесса давно умерла и уже истлела на своем ложе. Слава-то, конечно, сразу это понял.
— Ничего у тебя не вышло, да? — произнесла она с легкой усмешкой. — Твоя попытка защитить от меня бедных людишек провалилась?! Господи, столько усилий… даже переспал со мной! Может, они все-таки оценят твою жертву!..
Слава влепил ей пощечину.
Когда-то он уже сделал это, но тогда было по другому — тогда он хотел прекратить начавшуюся истерику. Теперь же это был расчетливый, злой удар. Наташа отлетела к стене, крепко ударившись спиной, сползла на пол и так и осталась сидеть, изумленно раскрыв рот и прижав ладонь к горящей щеке. Она была настолько ошеломлена, что почти не почувствовала боли. Весь мир обрушился в мгновение ока. Слава ударил ее… и это было равносильно смерти.
— Прости… — сказал Слава почти шепотом, — но словами ответить на это я не смог.
Он наклонился и поднял свою сумку, туго набитую и застегнутую, и только сейчас Наташа заметила, что он уже полностью одет, и медленно поднялась, перебирая по стене вывернутыми назад ладонями.
— То, что ты нарисовала Лешко, я еще могу понять… но остальные… нет. И чтобы продолжалось… нет, я не могу позволить этого…
