Дин Кунц - Что знает ночь?
Уверенный в себе мальчик встретил взгляд пумы без страха и намерения бежать от зверя. Он чувствовал, как ворон кружит над ним в ночи. Оценив соперника, самец пумы предпочел ретироваться, исчез в кустах, из которых появился.
Тогда мальчик понял: если он еще не козлоногий бог этой земли, то уже Смерть с большой буквы. И кугуар это почувствовал, пусть мальчик не носил длинного плаща и не держал в руке косу.
И еще кое-что важное он узнал на четвертый год жизни под знаком ворона, до того как встретился с кугуаром. Если ты полностью отдаешь себя природе и ночи, в тебе открывается присутствие невидимых существ, древних и невероятно могучих, безумно голодных и с темными намерениями существ, которые без устали кружили по земле, бессмертных, а потому никуда не торопящихся, готовых бесконечно долго ждать, пока неосторожная жертва не пересечет их тропу. Он подозревал, что они существовали и в городах, существовали везде, где люди жили раньше, теперь и только собирались жить, но более очевидно они проявляли себя среди дикой природы, поэтому их мог ощутить тот, кто становился частью природы.
Он не боялся этих невидимых, но огромных существ, как не испугался кугуара. Собственно, со временем он хотел уподобиться им — истинным правителям этого мира, принцам тайного ордена. Другие хищники не шли с ними ни в какое сравнение. Никому же не придет в голову сравнивать кугуара и домашнего кота. И если мальчик не мог стать одним из них, его устраивал и другой вариант: пусть с его помощью кто-то из них сеет насилие и хаос, которые они обожали.
После встречи с кугуаром мальчик не убивал несколько недель. А когда желание убить начало нарастать, он нашел кладбище.
Теперь ему оставалось узнать только одно — и сделать только одно из того, что следовало сделать, — чтобы выйти из детства и стать мною.
28
Тем же днем, только гораздо позже, уже после наступления темноты и завершения обеда, но еще до полуночи, Наоми от нетерпения так резко повернулась под одеялом, что испугалась: а не разбудила ли она сестру, которая спала на другой кровати. Она хотела точно знать, что Минни крепко спит, прежде чем выскользнуть из-под одеяла, чтобы повидаться с зеркалом — и принцем — в кладовке, но чувствовала, что взорвется, задержавшись еще на минуту. Она и так проявила ангельское терпение, и ничего другого ей не оставалось, потому что сестра-малявка целый день цеплялась за ее юбку, но даже у святых есть пределы, а Наоми никогда не причисляла себя к святым. Разумеется, и к монстрам тоже. По многим параметрам она относила себя к хорошим людям и не рассчитывала проводить в Чистилище столетие за столетием — или даже месяц, — при условии, что она когда-нибудь умрет.
После математического урока с милым, но занудным профессором Синявским Наоми думала о том, как взять в свои руки инициативу в отношениях с зеркалом. Вместо того чтобы ждать, пока кто-нибудь заговорит с ней из зеркала, как это уже произошло, она собиралась заговорить с принцем, чтобы он услышал ее и узнал о ее желании помочь ему спасти его королевство от темных сил, которые всегда нападают на такие королевства. Иначе темные силы использовали бы зеркало исключительно в своих целях, как сверхъестественный «Блэкберри» или что-то в этом роде. Она чувствовала, что проявляет исключительную проницательность, принимая решение отказаться от пассивности в отношениях с зеркалом и переходя к активным действиям.
Наконец она отбросила одеяло, выбралась из кровати и тихонько достала фонарик из-под горы подушек, где спрятала его раньше, и фонарик этот в течение последнего часа мешал ей улечься поудобнее. Конечно же, зажигать фонарик она не стала, как не надела халат поверх пижамы из страха, что шуршание разбудит малявку-сестру. Иной раз казалось, что остротой чувств Минни не уступает сторожевой собаке. Она могла проснуться даже от малейшего шороха и потащиться за ней, чтобы все испортить.
Не издавая ни единого звука, Наоми пересекла темную комнату, ничего не задев и ни на что не наткнувшись, открыла дверь, босиком выскользнула в коридор, закрыла дверь за собой с едва слышным щелчком собачки. Включив фонарик, поспешила к восточному концу коридора, сожалея, что она без плаща, какой носили все героини викторианских романов. Действительно, что может выглядеть более романтично, чем плащ, развевающийся за спиной девушки, скачущей сквозь ночь с тайным поручением.
В кладовке она включила верхний свет, пожалела, что это хрустальная люстра с десятком подвесок, от которых свет и тени причудливо запрыгали по стенам. Отойдя от порога на три шага, Наоми увидела, что зеркало больше не спрятано за коробками. Его вытащили и поставили вертикально у всех на виду. Еще два шага, и Наоми поняла, что зеркало больше ничего не отражает, что оно черное — черное! — и напоминает дверь, открытую в безлунную и беззвездную ночь в стране, угнетаемой, угнетаемой, угнетаемой… даже страшно подумать кем.
Наоми взирала на эту абсолютную черноту еще несколько мгновений, а потом заметила на полу перед зеркалом лист бумаги, кремовой и такой толстой, что она могла сойти за пергамент. Сразу поняла, что бумага эта из зеркала, письмо из когда-то счастливого королевства, теперь страдающего под жестоким ярмом чего-то… чего-то отвратительного. И конечно же, это послание невероятной важности… Так она думала, пока не наклонилась, чтобы поднять лист бумаги, и тут же узнала почерк Минни, четкий и аккуратный, совсем не каракули, свойственные обыкновенной восьмилетке. Прочитала: «Дражайшая НАОМИ! Я закрасила зеркало черным. Возвращайся в постель. Все закончено. Твоя любящая сестра МИННИ».
Прежде всего Наоми, разумеется, захотелось набрать ведро ледяной воды и окатить ею эту любящую Мышь, но она сдержалась. На прямом пути к взрослой жизни, с каждым днем обретая большую уверенность в себе и зрелость, Наоми осознала: признать, что она нашла записку этой лезущей во все щели паршивки, — все равно что расписаться в вызывающем сожаление недостатке самоконтроля, благодаря чему она, собственно, и помчалась глубокой ночью в кладовую на свидание с зеркалом. Наоми так легко могла представить себе самодовольство, написанное на лице Минни, — свиножир! — поэтому поклялась здесь и сейчас, своей честью и жизнью, что не доставит удовольствия мисс Проныре, не даст знать, что нашла записку.
Наоми положила лист кремовой бумаги на то самое место, где он и лежал, ретировалась из кладовой, прошла коридором, довольная своей суперхитростью. Не включая фонарик, прокралась в свою комнату, юркнула в постель и лежала, улыбаясь в темноте. До тех пор, пока не задалась вопросом — и вскоре уже убежденная в этом, — а вдруг в соседней кровати уже не Минни.
