Тахира Мафи - Разрушь меня
Джеймс достает из холодильника станиолевую упаковку и старательно запихивает в микроволновку.
— Джеймс, ты что, не делай этого, — пытаюсь я остановить его.
Он застывает, глядя на меня расширенными глазами.
— А что?
— Нельзя же класть фольгу в микроволновку!
— Что такое микроволновка?
Растерянно моргаю.
Джеймс стягивает гибкую крышку с фольгового контейнера и показывает маленький кубик вроде бульонного. Указав на кубик, он кивает на микроволновку.
— Я всегда ставлю в Автомат, и ничего.
— Автомат считывает молекулярный состав пищи и увеличивает ее объем. — Адам встал рядом со мной. — Питательной ценности, конечно, не прибывает, но ощущение сытости длится дольше.
— И дешево! — говорит Джеймс, улыбаясь и снова засовывая пакет в хитроумное устройство.
Остается только поражаться, как все изменилось. Люди так отчаялись, что начали подделывать еду.
Меня распирают вопросы. Адам нежно сжимает мое плечо и шепчет:
— Позже поговорим, обещаю.
Но я энциклопедия со множеством пустых страниц.
Джеймс засыпает, положив голову Адаму на колени.
Доев свою порцию, он говорил без остановки, выкладывая мне все о своей «вроде школе», друзьях и Бенни, пожилой леди, которая о них заботится, потому что «по-моему, ей больше нравится Адам, чем я, но она тайком приносит мне сахар, так что все нормально». Все соблюдают комендантский час. После заката никому, кроме солдат, не позволено находиться на улице. Солдаты вооружены и могут стрелять по собственному усмотрению. «У одних людей еды и вещей больше, чем у других, — говорит Джеймс, — но сейчас всех обеспечивают в зависимости от полезности Оздоровлению, а не потому, что живые люди имеют право не умирать с голоду».
Мое сердце покрывается трещинами с каждым словом Джеймса.
— Ничего, что я много болтаю? — Он уставился на меня.
— Ничего.
— Все говорят, что я болтун. — Он пожал плечами. — Но что же мне делать, если хочется много чего сказать?
— Кстати, о болтовне, — перебил брата Адам. — Никому не говори о том, что мы здесь.
Джеймс застыл с открытым ртом, заморгал и пристально уставился на брата.
— Даже Бенни?
— Никому, — повторил Адам.
В глазах Джеймса мелькнул проблеск понимания. Десятилетний ребенок, которому можно полностью доверять.
— Ясно, — кивнул он. — Вас тут не было.
Адам отводит со лба Джеймса непокорные вихры, вглядывается в лицо спящего братишки, будто запоминая каждый живописный мазок на старинном холсте. А я смотрю, как он глядит на Джеймса.
Знает ли Адам, что держит в руке мое сердце? Я прерывисто вздохнула.
Адам поднял глаза, я потупилась — мы оба смутились по разным причинам.
— Пожалуй, уложу его спать, — шепчет он, но не двигается. Джеймс крепко-крепко спит.
— Ты давно его не видел? — спрашиваю я, понизив голос.
— С полгода. Но я часто разговаривал с ним по телефону. — Улыбка трогает уголки губ Адама. — Много рассказывал о тебе.
Я вспыхиваю и пересчитываю свои пальцы.
— Разве ваши звонки не отслеживают?
— Отслеживают, конечно, но у Бенни хитрая линия, ее не отследишь, к тому же я всегда старался быть кратким. Джеймс уже давно о тебе знает.
— Правда? — не удержалась я, чувствуя, как в животе порхают бабочки.
Адам поднял глаза, но отвел взгляд. Потом все же посмотрел на меня и вздохнул.
— Джульетта, я искал тебя с того дня, как ты перестала ходить в школу.
Верхние ресницы у меня почти коснулись бровей, а рот приоткрылся.
— Я волновался за тебя, — тихо добавил он. — Я не знал, что они с тобой сделают.
— Но почему… — Голос пресекся. Я сглотнула. — Почему ты вообще обо мне волновался?
Он откинулся на спинку дивана и провел свободной рукой по волосам. Сменяются времена года. Взрываются новые звезды. Кто-то идет по Луне.
— Знаешь, а я ведь до сих пор помню первый день, когда ты появилась в школе. — Адам негромко засмеялся. — Я был еще мал и многого не знал, но в тебе было нечто, к чему меня сразу потянуло. Я захотел оказаться рядом с тобой, потому что в тебе было добро, которого я не видел. Нежность, которой не было у нас дома. Я очень хотел услышать твой голос. Я хотел, чтобы ты меня увидела и улыбнулась. Каждый день я обещал себе, что заговорю с тобой — хотел тебя узнать, но каждый день трусил. А однажды ты просто исчезла. Ходили слухи, но я не верил. Я знал, что ты никого не обидишь. — Он смотрел в пол. Земля разверзлась, и я падала в трещину. — Это может показаться странным, — совсем тихо произнес он, — что я не находил себе места, ни разу с тобой не заговорив, но я не мог не думать о тебе. Я гадал, куда ты делась, что с тобой случилось. Боялся, что ты не сумеешь себя защитить.
Он так долго молчит, что мне хочется прокусить себе язык.
— Я должен был найти тебя, — шепчет он. — Я спрашивал всех, но нигде не получал ответов. Мир рушился, дела шли все хуже, я не знал, что делать. Надо было заботиться о Джеймсе, найти способ выжить, я записался в армию, но не забывал о тебе. Я всегда надеялся, — его голос дрогнул, — что однажды снова увижу тебя.
У меня не осталось слов. Карманы наполнились бессвязными письмами. Мне так хочется что-нибудь сказать, но я молчу, боясь, что сердце вот-вот взорвется.
— Джульетта?..
— Ты меня нашел, — три слова изумленным шепотом.
— Ты… не рада?
Я подняла глаза и впервые поняла, что он нервничает. Волнуется. Не уверен в том, как я отнесусь к его словам. Я не знаю, плакать, смеяться или осыпать его поцелуями. Я хочу засыпать под стук его сердца. Я всегда хочу знать, что он живой, здоровый, сильный и спокойный.
— Только ты был неравнодушен ко мне. — Я моргаю, чтобы прогнать слезы, в горле печет. Тяжесть сумасшедшего дня обрушилась на меня, грозя раздавить. Я хочу кричать от счастья, боли, радости и отсутствия справедливости. Я хочу коснуться сердца того человека, который небезразличен ко мне. — Я люблю тебя, — шепчу я. — Больше, чем ты можешь себе представить.
Его глаза — полночь, наполненная воспоминаниями, единственные окна в мой мир. Его подбородок напряжен, рот крепко сжат. Он осторожно кашляет; я вижу, что ему нужно собраться, и говорю: Джеймса нужно бы уложить. Адам кивает, бережно подхватывает брата, встает и уходит в кладовку, превращенную в спальню.
Я вижу, с какой нежностью он смотрит на единственную родную душу, и понимаю, почему Адам пошел в армию.
Я знаю, отчего он терпел роль мальчика для битья при Уорнере. Знаю, почему решился окунуться в леденящую реальность войны, почему бежал при первой возможности, почему твердо настроен дать отпор.
