Анастасия Бароссо - Притяжение страха
- Ну вот, успокоилась, слава тебе, Господи… - обрадовалась Маня. - Теперь - к делу. Я лично с начальством поговорю, чтобы тебя обратно взяли.
- Не-ет, - Юлия задумчиво помотала головой.
- Правда, Юлька! Мы все поговорим. Да твои клиенты в шоке были, когда мы им эту новость сообщили, ты же - классный косметолог! Значит, так - завтра выходишь на работу.
- Нет.
- Хорошо, нет, так нет, - согласилась дипломатичная Лукашина. - Действительно, недельку отдохни, приди в себя. А мы пока тут почву подготовим…
- Нет!!
Юля залпом допила коньяк. И так хлопнула пустой чашкой по полированной полочке перед зеркалом, что в соседнем кресле вздрогнула, задремавшая было, Зоечка.
- Не дури, Юль. Путевки, конечно, уже не сдать, да и хрен с ними, с деньгами, новые заработаешь!
- Это у нее, между прочим, последние были, - прошептала Зоечка. - На черный день…
- Вот он и наступил! - нервно засмеялась Мариша.
- Я… полечу… - упрямо обещает Юлия своему отражению, к которому не может привыкнуть.
- Одна?! Ни языка, ни страны не зная?
- Деточка, да в твоем состоянии в булочную рядом с домом выходить опасно…
Юлия молча, помотала головой, не отрывая глаз от зеркала. Слушая голоса подруг, она, казалось, видит там что-то, чего не видят другие. И это что-то настолько важно, что все прочее уже не имеет значения.
- Юленок, подожди нас! Через полмесяца у Ленки отпуск, а там и Зоечка подоспеет - поедем вместе, как всегда, в Турцию - оттянемся, всех порвем на британский флаг…
Губы Юлии дернулись, задрожали, и уголки их горько и неудержимо поползли вниз.
- Не могу я ждать. Если еще хоть на день останусь в Москве, наверное, что-нибудь с собой сделаю. Уж лучше - так.
- За это надо выпить, - предложил Стасик.
Он налил всем - кому пива, кому коньяка. Они выпили. Помолчали. Подумали. Какое-то время в маленьком зале слышен был только нежный рычащий напев Сальваторе Адамо.
- А может, это и правильно… - задумчиво прищурилась Лукашина.
- Правильно, конечно правильно! - поддержал Стасик. - А какое место в Испании?
- Барселона, - мрачно ответила Юлия.
- Ой! - простонал Стасик. - Барселона! Это же мой любимый город! Я когда-то в молодости там так зажигал… Он такой, знаешь…
- Какой?
- Мистический!
- Мистическо-пидерастический, - подтвердила Маня, и добавила:
- Верно, верно, поезжай, развейся. А твой еще пожалеет, локти свои съест…
Юлия робко провела рукой по белоснежным волнам волос. И проговорила медленно и отчетливо, обращаясь к трогательно-порочной незнакомке, глядящей на нее из зеркала:
- Он. Для меня. Не существует.
Тишина, повисшая в комнате после этих слов, прозвучала еще более зловеще, чем сами слова. Только через полминуты онемевшая от неожиданности Маня первой нарушила затянувшуюся паузу:
- А вот это правильно! Горжусь тобой, девочка моя! - воскликнула она нарочито бодро.
- Ха! С таким Юлькиным настроением… да с такой прической в этой Барселоне ни одного живого мачо не останется… - усмехнулась Ленка.
- Юлек, кукла, оставь в живых хоть одного - ради меня! - попросил Стасик.
- Ладно. Одного оставлю… ради тебя.
Юлия резко повернулась к нему на крутящемся кресле.
- Только за это ты завтра отвезешь меня в аэропорт.
- Завтра? Да, но… завтра я встречаюсь с Жорочкой…
В глубине устремленных на Стасика, изящно встряхивающего свежей укладкой, глазах-хамелеонах вспыхнуло опасно-зеленое пламя.
- Хорошо-хорошо, - поспешно пробормотал Стасик.
И покорно поставил назад только что открытую бутылку пива.
Они еще долго сидели в прокуренном парикмахерском зале, плача, смеясь, допивая коньяк и слушая страстно-томного Адамо.
В темных зеркалах отражались ярко-красные огоньки их сигарет. Юлия еле заметно вздрогнула, увидев боковым зрением выпрямившийся в своем кресле незнакомый силуэт.
Прозрачные сумерки начала сентября теперь уже окончательно превратились в ночь.
А за ночной чернотой стеклянных витрин салона мелкий дождик незаметно превращался в затяжной ливень. И совсем уже осенний ветер сдергивал с тополей успевшие пожелтеть в холодном августе листья, чтобы гневно втоптать их в придорожную московскую слякоть, предварительно потрепав по мокрым тротуарам…
Глава 2
Дрожа от нетерпения, усталости и ночного ветра, Юлия с разбегу кинулась в раскрытые ей темные объятия моря.
И оно обхватило ее, нежно и крепко. Обхватило и понесло, увлекая все дальше в пространство наслаждения. Лаская бесчисленными прохладными ладонями каждый миллиметр измученного нагого тела.
Только оказавшись в воде, Юлия осознала, насколько она пьяна.
Она пила в аэропорту, когда ждала самолет, задерживающийся на два часа. Пила в самолете, безуспешно стараясь притупить острое чувство одиночества и потерянности. Получается, пока летела в самолете, пока проходила всякие контроли в аэропорту, пока тряслась по тошнотворному серпантину в автобусе - она себя вообще не осознавала. Наверное, сработал какой-нибудь защитный механизм психики - а иначе она бы просто развернулась и убежала от турникетов еще в Москве. Или завыла бы, пуская сопли пузырями у турникетов в Барселоне.
В самолете она крепилась. Листала дорогой глянцевый путеводитель по Каталонии, обещавший все радости жизни - от любимой средиземноморской кухни до страстного фламенко с неотразимым испанцем. Прихлебывала тайком от стюардессы «Чивас ригал» из плоской пластиковой бутылки. Смотрела на облака…
А облака - и свет, исходящий из них, или проходящий сквозь них, или струящийся вокруг, слепящий и какой-то очень родной - это было почти счастье. Такой покой она испытывала только в небе. Она бы вышла из самолета, если бы было можно. И зашагала по этим облакам. Она совершенно не боялась летать, и страха высоты у нее не было. Может, просто потому, что она не так уж дорожила жизнью?
Строчки статьи в путеводителе, сопровождающие роскошную фотографию той самой SAGRADA FAMILIA , расплывались перед глазами. И плыли, двигаясь, словно живые, замысловатые барельефы на фото…
«…Любопытно и характерно - голосование по приему Антонио Гауди-и-Корнета в школу архитектуры решилось положительно лишь минимальным преимуществом, а на выпуске 15 марта 1878 года ректор школы заявил с напускной иронией, очень плохо скрывавшей раздражение: «Господа, сегодня я выдаю диплом архитектора либо гению, либо сумасшедшему»… «Похоже, теперь я архитектор», - заключил студент, этот странный, резкий и нелюдимый молодой человек, который не очень-то располагал к себе высокомерием и упрямым равнодушием к общепринятому…»
