Людвиг Павельчик - Рыдания усопших (сборник)
Через какое-то время в его работе, видимо, что-то пошло наперекосяк, и мальчишка, забавно ругнувшись на местном диалекте, в сердцах отбросил испорченный поделок в сторону. Тут он, наконец, заметил меня и, нахмурившись, поднялся, всем своим видом давая понять, что не потерпит любопытства чужака и готов отстаивать свои права местного уроженца. Я же решил быть дружелюбным и не заводить себе врагов в первый же день, поэтому, чуть улыбнувшись и кивнув на выброшенный парнишкой кусочек дерева, спросил как можно приветливее:
Не вышло?
Тебе чего? огрызнулся он в духе своих односельчан и, шмыгнув носом, вдруг сообщил: Тролля хотел для Йонки вырезать, да вот ухо ему случайно отсек и… порезался, парнишка продемонстрировал мне указательный палец левой руки, который и правда был в крови. – Почти закончил уже, а тут…
Он с досадой махнул рукой и совсем по-детски сунул кровоточащий палец себе в рот, останавливая кровь.
Кто это – Йонка? поинтересовался я безо всякой задней мысли, просто для того, чтобы сказать что-нибудь. Однако мой собеседник тут же насторожился:
Тебе чего? повторил он свою излюбленную фразу. Йонка – моя соседка и я…
Тут он спохватился и решил пойти «правильным» путем:
А ты, вообще, кто такой?
Я из города. К деду приехал, да вот решил побродить здесь немного, осмотреться…
А чего здесь бродить? мальчишка, похоже, был искренне удивлен.
Так… Интересно.
А-а… Ну броди. А что за дед-то?
Я назвал. Мальчишка, отступив, снова уселся на свой пригорок и посмотрел на меня с любопытством.
Ты что ж это, правда к колдуну приехал? И он – твой дед?
Я несколько опешил, не ожидав такого поворота.
Он – мой дед. Но с чего ты взял, что он – колдун?
Хм… мальчишка пожал плечами. – Это всем известно. После того, как у него сын погиб, он свихнулся и колдует там чего-то, в церковь не ходит. Мать говорит, лет двести тому назад его сожгли бы или закопали живьем…
Погиб сын?
Ну, у него же двое их было – один вот погиб, а второй уехал потом. Ты, наверно, его сынок?
Наверно…
Я, по-прежнему недоумевая, опустился на пригорок рядом с мальчишкой и, не зная что сказать, принялся жевать стебелек солероса. То, что сказал мальчишка, было мне неприятно, но спорить я не мог, так как совсем не знал своего деда, как и того, чем он тут на самом деле занимается. А вдруг он и вправду колдун?
Паренек покряхтел немного, повздыхал, чувствуя, должно быть, что огорошил приезжего ненужными подробностями, и, церемонно вытерев руку о штаны, протянул ее мне:
Меня Оле зовут. А тебя?
Ульф.
Хорошее имя. Наше, северное, верно?
Верно.
Если хочешь, Ульф, пойдем сейчас к моей матери и она расскажет тебе, какой твой дед злобный колдун!
А какое зло он творит?
Ну… – замялся Оле, вроде пока никакого, но от колдунов-то ничего хорошего ждать не приходится.
Это тебе тоже мать сказала?
Угу. Правда, Йонка говорит, что все это ерунда и старик просто не смог справиться со своим горем, но матери-то виднее…
Это точно.
В воздухе повисло молчание. Мы с Оле не были еще настолько знакомы, чтобы беззаботно болтать ни о чем, да и та тема, что уже была задета, требовала ясности. Не найдя, что сказать, мальчишка достал из кармана следующую заготовку для Йонкиного тролля и начал обрабатывать ее своим ножиком, правда, уже не с таким усердием, как прежде.
Послушай, Оле, а зачем твоей Йонке этот тролль?
Парнишка на секунду отвлекся от своего занятия и посмотрел на меня.
Не знаю… Она, наверное, обрадуется, и он будет ей талисманом. У Йонки никого нет кроме меня – так кто же, скажи на милость, вырежет ей тролля?
Это было логично. Если никого нет, то конечно…
Она что, сирота?
Да нет, она не сирота, просто все время одна и… дружит только со мной!
Мальчишка взглянул на меня с вызовом.
Я и не претендовал. Ни на его одинокую Йонку, ни на его дружбу, раз он такой тяжелый.
Знаешь, Оле, я, пожалуй, пойду. Скоро стемнеет, да и устал с дороги. Ты где живешь?
У дюны с той стороны Птичьей Скалы, отсюда недалеко.
Может, нам по пути? Ты еще не уходишь?
Не-а, посижу еще. Дома сейчас заделья нету, он вновь вернулся к своему поделку.
Ясно. Ну, до завтра.
Давай, не поднимая глаз, ответил мой странный новый знакомый.
Наверно, без тролля Йонке совсем плохо, подумал я и отправился восвояси.
IVНа следующее утро я проснулся как никогда бодрым и отдохнувшим. Не скажу, что раньше я спал плохо, но здоровая прохлада дедова жилища вкупе с целебным морским воздухом подействовала на меня как нельзя лучше, придав ясности моим мыслям и чистоты намерениям. Я принадлежу к числу тех людей, которые не нуждаются в роскоши обстановки и утонченных манерах окружающих для того, чтобы чувствовать себя комфортно, свежей постели и простой пищи мне, как правило, достаточно для этого. Я улыбнулся, представив, как отреагировала бы моя матушка, не обнаружив утром у своей кровати лохани с теплой, пахнущей розами или лимоном водой для умывания да французских кексов к позднему завтраку. Сказать, что чертям в аду стало бы тошно – значит не сказать ничего.
Я быстро поднялся, привел себя в порядок у висящего в прихожей умывальника, пригладил мокрыми ладонями волосы и, вооружившись детским любопытством и подростковой сдержанностью, вышел наружу. Деда нигде не было видно, и я решил, что он подался уже в свои мастерские, великодушно позволив мне в первое мое утро здесь поспать подольше.
Мне вспомнились вчерашние слова моего нового знакомца о том, что дед – колдун, и настроение мое несколько понизилось. Не могу сказать, что я принял сказанное Оле на веру, но должен был признать, что в поведении и образе жизни деда и впрямь было что-то странное, не сочетающееся с моими понятиями о существовании простого лодочного мастера и доброго христианина. Почему он, к примеру, не ходит в церковь, как другие? В нашем роду все были честными лютеранами, и воскресное посещение храма являлось обязательным ритуалом! А его уединенное, стоящее особняком жилище? По вросшим в песчаную почву остаткам лачуг я понял, что раньше дедов дом был окружен соседями, но теперь все они предпочитали строиться и жить выше, на склонах холмов, в стороне от Птичьей Скалы. Хотя, подумалось мне, то, что дед избегает церкви, я слышал лишь от вчерашнего парнишки, а переселение рыбаков на пару сотен метров дальше по берегу могло иметь и другие причины, далекие от колдовских практик, что приписывает деду суеверная мать Оле… В общем, я решил до поры оставить эти размышления и вернуться к ним лишь тогда, когда буду обладать необходимой для трезвой оценки информацией. Что меня действительно заинтересовало, так это высказанное вчера молодым «викингом» утверждение о гибели брата моего отца, явившееся для меня полнейшей новостью. От матери я знал, что у отца был брат, который умер еще отроком или юношей, но тем моя информированность и исчерпывалась, о том, что этот человек погиб, мать не говорила, а сам отец никогда не заговаривал при мне на тему своей семьи. Поначалу я решил было, что при первом же удобном случае спрошу деда об этом, но потом, вспомнив слова Оле о страшных переживаниях старика по поводу смерти сына, якобы доведших его до «черного промысла», оставил эту затею и пообещал себе быть предельно осторожным с чувствами несчастного старца.
