Антология - Монстры Лавкрафта (сборник)
В доме были и другие комнаты, но в них никто не жил. Ни один здравомыслящий человек не ездит в Инсмут зимой.
На улице пахло не лучше. Но там было холоднее. Мое дыхание паром вырвалось в морской воздух. Снег на улице был твердый и грязный, а судя по облакам, вскоре его должно было выпасть еще больше.
С залива дул прохладный соленый ветер. Жалобно кричали чайки. Я чувствовал себя паршиво. В офисе наверняка будет так же холодно. На углу Марш-стрит и Ленг-авеню располагался бар «Консервный нож» – приземистый домик с небольшими темными окнами, мимо которых я проходил сотню раз за последние пару недель. Но так ни разу и не зашел туда, а теперь мне действительно нужно было выпить. Кроме того, там должно было быть теплее. Я открыл дверь.
В баре и вправду было тепло. Я обстучал снег с ботинок и вошел внутрь. Там почти никого не оказалось. Пахло табаком и пивным перегаром. Двое пожилых мужчин играли в шахматы возле бара. Бармен читал старую потрепанную книгу в кожаном позолоченном переплете – сборник стихов Альфреда Теннисона.[8]
– Привет. Мне «Джек Дэниэлз», безо льда.
– Хорошо. Видно, вы недавно в этом городе, – отметил бармен. Он положил книгу на барную стойку обложкой вверх и наполнил стакан.
– Здесь бывает снег?
Он улыбнулся и передал мне виски. Стакан был грязный, с жирным отпечатком пальца сбоку. Я пожал плечами, но все равно выпил. Я почти ничего не почувствовал.
– Это собачья шерсть? – спросил он.
– Можно и так сказать.
– Существует поверье, – начал бармен; его рыжие, как у лисы, волосы были зализаны назад, – что ликантроп вернется в свое настоящее обличье, если его поблагодарить или позвать по имени.
– Правда? Что ж, спасибо.
Бармен налил мне еще одну стопку, даже не спрашивая. Он был похож на Петера Лорре.[9] Впрочем, почти все жители Инсмута, включая мою хозяйку, походили на этого актера.
Я выпил виски и на этот раз почувствовал тепло внутри, как и должно было быть.
– Так говорят. Я не сказал, что сам верю в это.
– А во что вы верите?
– Нужно сжечь пояс.
– Что, простите?
– У ликантропов есть пояса из человеческой кожи. Они получают их во время первого превращения от своих адских покровителей. Нужно сжечь этот пояс.
Один из пожилых шахматистов повернулся ко мне. У него были большие слепые глаза навыкате.
– Если выпьешь дождевую воду из следа лапы волка, то в следующее полнолуние сам станешь волком, – сказал он. – Единственный способ излечиться – выследить волка, оставившего этот след, и отрезать ему голову ножом из чистого серебра.
– Из чистого серебра, да? – Я улыбнулся.
Лысый морщинистый мужчина, с которым он играл, покачал головой и прохрипел что-то грустное. Затем подвинул ферзя и прокряхтел что-то еще.
В Инсмуте полно таких людей.
Я заплатил за виски и оставил доллар чаевых на барной стойке. Бармен снова погрузился в чтение и не обратил на это внимания.
На улице пошел снег, и мне на волосы и ресницы стали ложиться крупные мокрые снежинки. Ненавижу снег. Ненавижу Новую Англию. Ненавижу Инсмут. Здесь негде уединиться – а если такое место и есть, то я его еще не нашел. Тем не менее из-за работы мне приходится переезжать с места на место чаще, чем хотелось бы. Из-за работы и еще кое-чего.
Я прошел пару кварталов по Марш-стрит, на которой, как и на большинстве улиц Инсмута, некрасиво сочетались постройки в стиле американской готики восемнадцатого века, невысокие здания из бурого песчаника конца девятнадцатого и сборные дома из серого кирпича конца двадцатого. Я добрался до уже закрытой закусочной, подающей жареную курицу, поднялся по каменным ступеням рядом с магазином и открыл ржавую металлическую дверь.
Через дорогу находилась винная лавка, а на втором этаже работал хиромант.
На металле кто-то нацарапал черным маркером: «Просто умри». Как будто это было так просто.
Лестница была из необработанного дерева. На опадающей штукатурке виднелись пятна. Комната, служившая мне офисом, располагалась наверху.
Я никогда не задерживаюсь надолго на одном месте, поэтому мне не приходится указывать свое имя золотыми буквами на стекле. Оно было от руки написано заглавными буквами на листке картона, прикнопленном к двери.
ЛОУРЕНС ТЭЛБОТ. КОРРЕКТОР.
Я открыл дверь и вошел в офис.
Осмотрел свой кабинет. В моей голове пронеслись прилагательные «обветшалый», «мерзкий», «убогий» – но отступили, слишком слабые, чтобы его описать. Внутри было довольно невзрачно – письменный стол, офисное кресло, пустой шкаф, окно с потрясающим видом на винную лавку и пустой кабинет хироманта. Из магазина, что находился внизу, исходил запах старого топленого масла. Интересно, давно ли закусочную заколотили досками? Я представил, как в темноте на каждой поверхности подо мной копошатся черные тараканы.
– Таким вы представляете себе мир, – послышался низкий мрачный голос. Он звучал так низко, что мне показалось, будто он раздавался у меня внутри.
В углу кабинета стояло старое кресло. Сквозь налет старины и слой жира, копившийся годами, виднелся оставшийся на обивке пыльный рисунок.
В кресле сидел толстый мужчина. Его глаза были все еще плотно закрыты. Он продолжал:
– Мы смотрим на наш мир в замешательстве, с чувством неловкости. Мы считаем себя учеными, попавшими на тайное богослужение, одинокими людьми, заключенными в мирах за пределами нашей фантазии. А правда гораздо проще – в темноте есть сущности, которые желают нам зла.
Он сидел запрокинув голову. Кончик его языка выглядывал из уголка рта.
– Вы читаете мои мысли?
Мужчина в кресле медленно и глубоко вдохнул. Его дыхание отозвалось у него в горле. Он был действительно огромным, а его короткие пальцы напоминали выцветшие колбаски. На нем было плотное старое пальто, некогда черное, а теперь неопределенного серого цвета. Снег на его ботинках еще не успел полностью растаять.
– Возможно. Конец света – странное понятие. Мир всегда находится на грани, но от гибели его всегда удерживает любовь, глупость или простая удача.
– Ну да. Теперь уже слишком поздно: Старшие Боги выбрали себе корабли. Когда взойдет луна… – изо рта мужчины тонкой серебряной струйкой вытекла слюна и капнула ему на воротник. Что-то скатилось в тень от его пальто.
– Да? А что происходит, когда появляется луна?
Мужчина в кресле пошевелился, открыл свои маленькие глазки, красные и опухшие, и заморгал, отходя ото сна.
– Мне снилось, что у меня много ртов, – начал он. Теперь его голос звучал тихо и с придыханием, что казалось странным для такого здоровяка. – Мне снилось, что каждый рот открывался и закрывался по отдельности. Одни что-то говорили, другие шептали, трети ели, а некоторые молча ждали, – он огляделся, вытер слюну с уголка рта и откинулся на спинку кресла, озадаченно моргая.
