Сергей Волков - Генератор
– Кого – их? – побледнев, Парохменко торопливо проверяет наличие пистолета в кабаре и выходит из дежурки. – Да говори толком!
– Из подпола полезли! Уголовники, беглые… Много… – я все никак не могу нормально вдохнуть, меня колотит. – Руки… Голову… оторвали!
– Пьяный, что ли?! – рявкает капитан и подскакивает ко мне. – А ну дыхни!
– Да трезвый я! Трезвый!
– Тогда чего плетешь тут, как…
Договорить он не успевает – неожиданно в дежурке гаснет свет. Гаснет он и в коридоре. И лампочки на пульте связи темнеют.
– Эт-то что за хрень? – неизвестно у кого спрашивает Пархоменко, перегнувшись через барьер, снимает трубку телефона и прикладывает ее к уху.
– Странно. Молчит.
Он пытается связаться с кем-то по рации, но в эфире только треск помех.
– Та-ак, – зловеще тянет капитан, сузив глаза. – Значит, сержант! Слушай мой приказ: вот тебе ключи от оружейки, она на втором этаже, найдешь, не маленький. Твоя задача – вооружится и держать оборону до последнего. Понял? Не ссы, если это беглые уголовники – хотя откуда им тут взяться? – оружия у них наверняка нет и ты легко отобьешься. Я – на разведку и за подмогой. Все понял?
– Так точно, – при слове «оружейка» я вдруг, как-то мгновенно, успокаиваюсь.
– Выполняй!
4
Сошки РПК сдирают краску с досок пола. Шаги на лестнице все громче. Слюна становится вязкой и я с трудом сглатываю ее. Вот и все, мамочка, вот и все…
Нет, так не годится. Нужно успокоиться. Нужно вытереть эти чертовы мокрые ладони, перестать дышать открытым ртом, как рыба и сосредоточиться на главном.
А что главное? Выжить? Победить? Нет. Это все из области мечтаний. Я видел, что сделали умруны с участковым Кобякиным. Какое уж тут «выжить»… Главное для меня в данный момент – РПК. Ручной пулемет Калашникова. Моя единственная надежда. Мой компас земной. Компас калибром 7, 62 миллиметра. Он похож на обычный АКМ, только приклад поздоровее, ствол подлиннее и снабжен сошками. Ну, и рожок тоже больше, чем у «калаша» – на сорок патронов.
К оружейке ведет коридор в полтора десятка шагов. На такой дистанции обычные калашниковские пули со стальным сердечником изрубят в мелкий винегрет все, что попадется им на пути. Говорят, даже железнодорожные рельсы не могут устоять. Это хорошо. Это просто замечательно. У меня два снаряженных рожка. Если умрунов будет немного, шанс есть. Моя первостепенная задача – не торопиться. Не тратить патроны попусту.
Шаги все отчетливее. К топанью ног примешиваются какие-то шорохи, позвякивания, приглушенные голоса. Интересно, а умруны могут говорить? Не просто издавать звуки, не стонать, не выть, не мычать, как они мычали в квартире на Советской улице, терзая труп несчатного Кобякина, а именно говорить, общаться? Если могут – то о чем? О качестве земли в могиле? О запахах гробовых досок? О глазете и венках?
Господи, какая хрень лезет в голову! Все, спокойно, сержант! Соберись. До твоего последнего боя осталось всего несколько секунд.
Чтобы приободриться, тихонечко запеваю:
– «Последний бой, он трудный самый…»
Морщусь – песня звучит фальшиво, как призывы диктора на демонстрации. «Да здравствуют советские профсоюзы! Ура, товарищи!» Ни хрена не ура. К тому же у меня нет слуха и я не попадаю в ноты. До-ре-ми-фа-со-ля-си – господи, спаси!
На лестничной площадке второго этажа появляется темный силуэт первого умруна. Машинально передергиваю затвор. Из пулемета вылетает патрон и с костяным стуком скачет по доскам. Это все тоже от нервов. Я уже подготовил оружие к стрельбе. Подготовил – и забыл. Точнее, не забыл, а отвлекся на всякие глупые мысли о песнях и демонстрациях.
Умрун, размахивая руками, поднимается все выше и выше. За его спиной появляется второй. Пора! Пора, иначе эти твари могут начать бросать камни. Сила у них чудовищная, в это я уже убедился. Мне вполне хватит половинки кирпича в висок.
Стискиваю зубы – и жму на спусковой крючок РПК. Коридор заполняет упругий грохот, сизые струи порохового дыма бьют в стены. Звон гильз слышится мне волшебной музыкой, но еще милее цокот пуль о метлахскую плитку лестничной площадки.
Умруны оказываются весьма проворны. Едва я начинаю стрелять, как они падают на ступени и отползают. Надо же, а на первый взгляд эти гады кажутся неповоротливыми, точно водолазы в полном снаряжении, вынужденные передвигаться по суше.
Эх, жалко, нет гранат! Сейчас самое время закинуть в лестничный пролет пару «фенек». Ф-1 – страшное порождение человеческого военного гения. В закрытом пространстве осколки этой гранаты посекут всё и вся. Но гранат нет. Зато есть три бутылки с бензином. Во время войны их называли «коктейль Молотова». Бензин я нацедил из канистры, обнаруженной в оружейке. Что ж, посмотрим, как умруны относятся к такой вот огненной выпивке.
Достаю из нагрудного кармана рубашки спичечный коробок и замечаю, что пальцы дрожат, словно с перепоя. Ничего, это вполне объяснимо. Это все те же нервы. С ними можно справиться. О них нужно просто забыть. Скоро, уже совсем скоро мне станет не до отвлеченных умствований.
Пододвигаю к себе резко пахнущую бутылку, закупоренную тканевым шишом, чиркаю спичкой о коробок – и слышу резкий голос капитана Пархоменко:
– Сержант! Красников! Ты охренел там, что ли?! Мать твою, в кого стреляешь?!
Губы мои помимо воли растягивает глуповатая улыбка. Спасибо, господи! Слава тебе, КПСС! Пронесло! Шаги на лестнице, голоса – это были не умруны. Это капитан Пархоменко возвратился с подмогой.
Я отпихиваю бутылку с бензином, вскакиваю на ноги, выронив спички, и ору сквозь слезы и истерический хохот:
– А хрена ж вы молчите, ур-роды?! Греб вас всех перегреб! Долбозвоны, мать вашу!
– Успокойся, сержант, – примирительно басит Пархоменко, появляясь в коридоре. – Я ж не знал, как ты тут. Может, эти… в общем, тебя уже обглодали. Высунулся посмотреть – и на тебе гостинец. Прямо в хлебало, ха-ха!
– Ха-ха-ха!! – я сгибаюсь от смеха пополам. А чего, смешно же, в самом деле смешно – человек высунулся посмотреть, а ему в лицо очередь из РПК. Ха-ха-ха!
Пархоменко резко бьет меня ладонью по щеке. Рука у капитана тяжелая – я лечу к стене, сползаю по ней на пол. Голова в огне. Мысли перестают путаться.
– Все? – спрашивает Пархоменко.
– Все, – киваю я, а самого бьет крупная дрожь, как будто я заболел.
– На, выпей, – он сует мне початую бутылку коньяка. Не глядя на этикетку присасываюсь к горлышку. Коньяк хороший, мягкий. Наверняка капитан прихватил его в каком-нибудь магазине.
К нам подходят еще трое. Один в военной форме. Представляется городским военкомом. Двое других – крепкие мужики с испуганными лицами, одетые в спортивные костюмы – демонстрируют красные бабочки удостоверений. Ага, это местные «глубинники», сотрудники Средневолжского отделения КГБ.
