"Самая страшная книга-4". Компиляция. Книги 1-16 (СИ) - Парфенов Михаил Юрьевич
Он смотрел ей на грудь: не на две едва наметившиеся припухлости, а на тускло поблескивающий металлический крестик между ними.
И тогда она поняла, кто перед ней.
– Ты не мой папа… – проговорила она, цепенея от страха.
– Я старый приятель твоей бабушки, – сказало существо. – Она попросила меня его подменить.
Ей снова десять, и Пакля, чокнутая воспиталка, опять поймала ее за воровством хлеба на кухне, привязала к кровати… Лежишь лицом вниз, мышцы ноют, мочевой пузырь вот-вот лопнет, но изволь терпеть, потому как за мокрый матрас Пакля больно отстегает скакалкой…
Вот только Пакля никогда не привязывала девочек голыми.
Никогда не затыкала рот кляпом, не залепляла скотчем.
Нет, Пакля тут ни при чем.
Галя открыла глаза. С трудом повернула голову. За окном полыхнула молния, залив комнату дрожащим призрачным светом, и Галя увидела Дубовика. Совершенно голый, он развалился в кресле, запрокинув голову с рассеченным ртом и бесстыже раскинув волосатые ляжки в темных потеках. Впрочем, стыдиться ему было все равно нечего: на месте гениталий зияла кровавая рана.
Затем комната снова погрузилась в полумрак. Гулко пророкотал громовой раскат. А за ним пришли голоса. Разговор, нет, скорее, перебранка: один голос, несомненно, принадлежал Марку, а другой… Другой, твердый, суровый, очень походил на голос Софьи. Голос Марка сорвался на крик. Софья – если это была она – невесело хмыкнула. Хлопнула дверь.
– Очнулась, Галчонок? – раздался за спиной голос Марка. – Это я, почтальон Печкин. Принес журнал «Мурзилка».
Его широкая ладонь, заскорузлая от крови, звонко шлепнула ее по заду, скользнула между ног и начала мять там, царапая отросшими ногтями нежную плоть. Галя надсадно замычала, словно теленок на бойне.
Тяжелое тело навалилось сверху. Взвизгнули пружины. Горячее дыхание обожгло затылок.
– Я скучал по тебе, Галчонок.
Что бы он со мной ни делал, я не закричу, думала она.
Он грубо вошел в нее.
Что бы он со мной ни делал, я не закричу.
Она тихо кряхтела, когда он ожесточенно долбил ее, вколачивая в матрас.
Что бы он со мной ни делал, я не закричу.
Он запустил пальцы ей в волосы, любовно прикусил ушко. Эта ласка показалась ей омерзительнее всего.
Что бы он со мной ни делал, я не…
Зубы Марка сомкнулись, точно волчий капкан, и Галя дико завыла в кляп. Кровь забрызгала матрас. В голове лопнул огненный шар и выплеснулся из глаз жгучими слезами, тело пробила судорога, и Галя обмочилась, но Марк этого будто и не заметил. Она извивалась ужом, сдирая кожу на лодыжках и запястьях, зубы Марка рвали хрящи, а рука все сильнее вжимала ее лицом в матрас. Легкие горели, перед глазами пульсировало багряное зарево. Влажные шлепки их тел звучали все громче, эхом отдаваясь у нее в голове. Дождь настойчиво барабанил в окно, словно стремясь ворваться, недовольно рокотал гром, протестующе визжали пружины. Казалось, этому ужасу не будет конца. Наконец Марк яростно задергал бедрами и кончил, зарычав в кровоточащие ошметки ее уха.
Потом он отвалился и долго лежал рядом, переводя дух. Галя оставила попытки вырваться и только хныкала, не помня себя от ужаса и стыда, чувствуя, как вместе с кровью вытекает из нее его семя. Если раньше ей казалось, что высшим силам просто нет дела до безродной девчонки, то теперь она поняла: кто-то там наверху сильно не любит ее.
– Не знаю, как тебе, Галчонок, а мне так хорошо не было даже в наш первый раз, – нарушил молчание Марк. – Ну, не смотри букой. Знаешь, я больше не пью. Честное комсомольское!
Он встал с кровати, нашарил на полу брюки и не спеша натянул. Затем содрал скотч с ее рта. Вытолкнув языком кляп, она судорожно, со всхлипами, задышала. Марк поднял его двумя пальцами, мокрую от слюны, изжеванную тряпицу, в которой Галя узнала собственные трусики. Они шлепнулись на пол, когда Марк разжал пальцы.
– Ну, – сказал он, – умоляй меня, что ли…
Жизнь не приучила ее к гордости. Раньше она много раз умоляла Марка, пока не поняла, что это лишь распаляет его.
Он ухмыльнулся измазанным в крови ртом:
– А то поори?
Тоже без толку. Соседи никогда не слышали ее криков. Слишком толстые стены… Порой Галю посещала пугающая мысль, что Марк нарочно подбирал жилье с таким расчетом.
– Или поговорим о том, что ты нашла в старине Табаки? – Он кивнул на мертвеца в кресле. Сумрак скрадывал черты Марка, но глаза мерцали лихорадочным блеском. – Это сделка, да? Ты раздвигала перед ним ноги, чтобы он меня упрятал? Ничего. Я тоже заключил сделку, похлеще твоей. Маленький пакт между двумя рогоносцами.
Боже, что он несет?..
– Но сейчас-то зачем? Ты же думала, что я мертв! – Он дико взъерошил руками волосы и заговорил плаксиво: – Как будто мало, что я все потерял. Все! Говорили, у меня золотые руки, а потом вышвырнули, как собаку! Меня нужно было поддержать, просто поддержать в трудную минуту, я что, много хотел? А ты… с Лешкой… с Табаки… Знаю! Ты хотела поглумиться над моей памятью!
Она не выдержала:
– Неправда, он меня наси…
– Я слышал, как ты смеялась.
Он сгреб ее волосы в кулак и снова взялся за нож.
Галя орала так, словно хотела выкричать сердце. Лезвие скользило взад и вперед, отсекая изгрызенные хрящи. Марк схватил обрезок ее уха и запихнул ей в рот.
– Ешь! – крикнул он и расхохотался высоким, мальчишеским смехом. – Ешь, Галчонок, ешь!
Только теперь, давясь собственной плотью, она поняла, что он совершенно безумен, что издавна тлевшая в нем жестокость разгорелась и выжгла его рассудок.
Он проталкивал ухо ей в рот окровавленными пальцами.
Она что было сил впилась в эти ненавистные пальцы зубами.
Он с воплем врезал ей рукоятью ножа. Треснула скула, боль электрическим разрядом пронзила череп, отдалась в позвоночнике, из глаз брызнули искры. Галя разжала зубы, и ее вырвало желчью.
Марк отдернул руку, окропив Галю теплыми брызгами, занес нож…
Она заметалась по кровати, насколько позволяли веревки. Униженная, раздавленная, истерзанная, она все равно цеплялась за жизнь.
Нож несколько раз полоснул ее по спине, а потом с хрустом пробил матрас рядом с ее лицом. Галя взвизгнула.
– Размечталась, – прошипел Марк. – Нет уж, Галчонок, так легко ты не отделаешься. – И добавил с почти детской обидой: – С-сука, как же больно!
Он выдернул нож и вышел из комнаты, оставив ее сотрясаться в беззвучном плаче.
Чудовище вскинуло руку, прикрывая глаза, и попятилось – ка-бум! ка-бум! Тело его задергалось, плечи сгорбились, ноги искривились. С каждой секундой оно все меньше и меньше походило на папу. Когда оно опустило руку, лицо его было черным, как уголь, а глаза горели серебристым огнем.
– А мы с тобой уже встречались! – радостно сообщило оно. – Помнишь баньку? Ты мне еще тогда приглянулась…
Катя дрожала. Бабушкины «друзья» всегда пугали ее, но, будучи невидимы, казались все же не вполне настоящими. Теперь один из «ненаших» стоял перед ней во плоти – существо, место которому только в сказках. В воздухе повисло нестерпимое напряжение, словно сама реальность отчаянно пыталась вытолкнуть из себя страшного пришельца.
– Отче наш, – залепетала Катя единственную известную ей молитву, – иже еси на небеси… – И осеклась.
– А дальше? – спросил «ненаш». – Забыла?
Катя только замотала головой, отчаянно пытаясь вспомнить остальное.
– В таких случаях советую «Да воскреснет Бог…» – усмехнулся «ненаш». – Без толку, девонька. Скажи спасибо папаше и бабушке.
– Папа умер… – прошептала Катя, отползая на локтях.
– Ошибаешься! – засмеялся лжепапа. – Он жив-здоров, потому-то я здесь.
– Нет… – беспомощно повторяла Катя. – Нет…
– Твоя бабушка послала меня к нему, – продолжал «ненаш», – когда он подыхал в темнице, харкая кровью. Я исцелил его… Я перенес его на волю… Я занял его место в остроге… в петле… в могиле! Такое недешево стоит, девонька. И теперь я пришел получить свою плату.
