Сакс Ромер - Ведьмино отродье
— Где он ее взял? — спросил Роберт без всякого интереса.
— Купил у одного человека, а тот, почти наверняка, ее украл! В свертке было шесть луковиц, выжили только два растения, и одно из них заметно обогнало по росту другое
— оно такое высокое… — Майра подняла руку примерно на метр от земли, обозначив высоту орхидеи.
— Оно уже цвело?
— Нет, но бутоны — огромные, гладкие, продолговатые
— распустятся в любой момент. Мы назвали этот цветок «Тайной», я сама ухаживаю за ним. Мистер Сондерсон показал, что делать, и если растение действительно окажется новым сортом, а мы почти уверены в этом, он собирается отправить его на выставку и назвать моим именем! Разве ты не гордился бы, если бы орхидею назвали в честь твоей…
— Моей жены? — докончил Кеан и взял Майру за руки.
— Я и так очень горжусь тобой…
Глава XXIII. Лицо в оранжерее
Доктор Кеан прошел к окну, старинному, в свинцовом переплете. У кровати стояла лампа, и он поправил абажур так, чтобы свет падал на бледное лицо пациентки — Майры Дюкен.
За последние два дня в ней произошла ужасная перемена. Девушка лежала с закрытыми глазами, а на изможденном лице играли зловещие тени. Дыхание стало почти неразличимо. Доктор Брюс Кеан вполне заслужил свою превосходную репутацию, но этот случай поставил его в тупик. Он понимал, что Майра умирает на его глазах; перед мысленным взором все еще стояло искаженное страданием лицо Роберта, с мучительным нетерпением ожидающего вестей внизу, в кабинете мистера Сондерсона; но, тем не менее, Брюс ничего не мог поделать. Он смотрел из увитого розами окна вдаль, поверх кустарника, туда, где лунный свет серебрил листву деревьев.
Там располагались оранжереи, и, повернувшись спиной к кровати, Кеан долго стоял, задумчиво глядя на далекое мерцание их стекол. Только что ушли Крейг Фентон и сэр Элвин Гроувз, вызванные доктором на консилиум. Заболевание Майры озадачило и их — они пребывали в полном недоумении.
Внизу Роберт мерил кабинет шагами, размышляя, выдержит ли его рассудок последний удар, которым грозило будущее. Они с отцом знали, что за странной болезнью, начавшейся в тот самый день, когда Энтони Феррара в последний раз посетил дом Сондерсона, кроется нечто зловещее.
Выдался невыносимо жаркий вечер, не было ни ветерка, и, несмотря на распахнутые окна, воздух в комнате казался тяжелым и безжизненным. В нем все еще витал сладковатый, но невыразимо отталкивающий аромат. Запах постепенно овладевал домом. Живущие там уже настолько привыкли к нему, что перестали замечать.
Вечером, в комнате больной, доктор Кеан лично жег какие-то пахучие вещества, чем немало удивил сиделку и коллег. Теперь едкие пары выветрились, и воздух вновь наполнился слабым запахом чего-то сладкого.
В доме не раздавалось ни звука; когда к пациентке, тихонько открыв дверь, вошла сиделка, Брюс задумчиво смотрел в окно в направлении оранжерей. Он повернулся и, вернувшись к постели, склонился над девушкой.
Ее лицо напоминало белую маску; она по-прежнему была без сознания; доктор не замечал перемен ни к лучшему, ни к худшему. Но пульс бился медленней, чем раньше, и Кеан подавил стон отчаяния: таинственная прогрессирующая слабость могла окончиться только одним. Опыт подсказывал ему, что если ничего не предпринять — а все, что они перепробовали до этого, не принесло никаких результатов, — Майра умрет к рассвету.
Он развернулся и, дав шепотом указания сиделке, покинул комнату. Спустившись, он прошел мимо закрытой двери кабинета, не смея даже думать о сыне, ожидавшем там, и проследовал в столовую. В комнате горела только одна лампа, еле освещая сухопарую фигуру Сондерсона, расположившегося в эркере. Кромби, садовник, стоял у стола.
— Итак, Кромби, — тихо сказал Кеан, прикрывая за собой дверь. — Что за история с оранжереями, и почему я не слышал об этом раньше?
Садовник уставился в неосвещенный угол столовой, избегая взгляда доктора.
— Все же он имел мужество признаться, — вмешался мистер Сондерсон. — Это я сам проглядел: раньше он боялся говорить, потому что нечего ему делать в оранжереях. — Шотландец неожиданно рассвирепел. — И он прекрасно об этом знает!
— Да, сэр, вы не позволяете мне приближаться к орхидеям, — ответил садовник, — но я осмелился зайти туда, потому что мне показалось, что там движется что-то светящееся…
— Чушь! — рявкнул мистер Сондерсон.
— Извини, Сондерсон, — сказал доктор, — но у нас есть забота поважнее, чем благополучие всех орхидей в мире.
Шотландец сухо кашлянул.
— Ты прав, Кеан, — сказал он. — Злюсь из-за пустяка в такое-то время! Рассказывай, Кромби, я не вмешиваюсь.
— Все произошло прошлой ночью, — продолжал садовник. — Я стоял на крыльце своего домика и покуривал трубку на сон грядущий, но вдруг увидел около оранжерей огонек…
— Отражение луны в стеклах, — пробормотал Сондерсон. — Извините. Продолжай, Кромби!
— Я знал, что там есть ценные орхидеи, и подумал, что не успею никого позвать; к тому же, мне не хотелось вас беспокоить — у вас и так есть о чем волноваться. Я вытряхнул трубку, положил ее в карман и пошел сквозь кустарник. Тут я вновь заметил огонек, теперь он двигался от первой оранжереи ко второй, но не сумел рассмотреть подробнее.
— Это была свеча или карманный фонарик? — спросил Кеан.
— Ни то ни другое, сэр; гораздо бледнее, вроде светлячка, только поярче. Я обошел кругом и подергал дверь — было заперто. Потом я вспомнил про вход с другой стороны и прошел по тропинке между оранжереями и оградой, и поэтому света мне не было видно до тех пор, пока я не оказался у двери — уже отпертой! Внутри было душно и очень жарко…
— Естественно, жарко, — вмешался Сондерсон.
— Я имею в виду, было гораздо жарче, чем положено. Как в печке, и чем-то воняло…
— Чем? — спросил доктор. — Можно поподробнее?
— Извините, сэр, но сейчас в этой комнате тоже пахнет и, по-моему, до этого пахло, я замечал, но, конечно, не так сильно, как в оранжереях.
— Продолжайте! — сказал Кеан.
— Я прошелся по первой теплице, но ничего не увидел. Она лежит в тени ограды и не освещается луной. Я уже собирался отправиться дальше, но мне померещилось… лицо.
— Что значит «померещилось»? — рявкнул мистер Сондерсон.
— Это значит, сэр, что все было так страшно, так странно, что я не мог поверить, что оно настоящее, кстати, потому я и молчал. Оно было похоже на лицо джентльмена, которого я встречал здесь, на мистера Феррару.
Доктор подавил готовый вырваться возглас.
