Грэхэм Мастертон - Пария
— Надеюсь, вы не покалечились?
— Покалечился? Нет. Нет, нет. Не покалечился.
Он помолчал, потом заявил:
— Вы позволите мне заглянуть в номер?
— В номер?
— Если вы не возражаете.
Я глубоко вздохнул. Не было смысла блефовать дальше. Если заместитель управляющего хотел заглянуть в номер, то я не мог его удержать.
— Честно говоря, — сказал я, — у нас были хлопоты с окнами. Но я за них заплачу. Если вас это устраивает.
16
Мы поехали домой к Джилли на Витч-хилл-роуд, с видом на парк Галлсус-хилл. Квартирка была маленькой, но в ней царил педантичный порядок. На выкрашенных в белое стенах висели оправленные в рамки эскизы платьев, в красивых белых португальских горшочках росли кусты юкки. Мои ранки чуть саднили, но все они были чисты, и только одна из них, на плече, еще не закрылась, и из нее продолжала сочиться.
— Выпьешь вина? — спросила Джилли.
Я сел враскорячку на покрытый бежевым покрывалом диван.
— Предпочел бы двойное шотландское, если можно.
— Извини, — заявила она, возвращаясь из кухни с большой, покрытой изморозью бутылкой „Пино Шардонне“, — но все мои знакомые пьют вино.
— Только не говори мне, что они еще и вегетарианцы.
— Некоторые, — улыбнулась она.
Она поставила на столик два бокала на высоких ножках и села рядом со мной. Я взял бутылку и налил нам обоим до краев. Раз уж я приговорен к вину, подумал я, то по крайней мере не должен быть ограничен в объеме.
— Как ты думаешь, сколько тебе надо будет заплатить в „Корчме любимых девушек“? — неожиданно спросила Джилли.
— Наверно, несколько тысяч. Эти большие окна, наверно, стоят кучу денег.
— Я все еще не понимаю, что случилось.
Я поднял свой бокал в молчаливом тосте и одним глотком наполовину опорожнил его.
— Ревнивая жена, — объяснил я.
Джилли растерянно посмотрела на меня.
— Ты же говорил, что твоя жена…
— Мертва, — решительно закончил я. И повторил еще тише: — Мертва.
— Значит, ты хочешь сказать, что то, что сегодня случилось… это была она? Твоя жена? Она это сделала?
— Не знаю. Такая возможность есть. Может, это был просто исключительно сильный порыв ветра. Помнишь ту бурю в Бостоне, когда ветер выбивал окна? Может, то же самое случилось и в „Под боярышником“.
Джилли смотрела на меня с миной, выражающей полное непонимание.
— Но если твоя жена мертва, то почему ты думаешь, что это была она? Ты хочешь меня убедить в том, что и она тоже дух? Твоя погибшая жена дух?
— Да, я видел ее, — признался я.
— Ты видел ее, — повторила Джилли. — Боже, я не могу в это поверить!
— И не нужно. Но это правда. Я ее видел уже два или три раза, а сегодня, когда мы любили друг друга, я снова ее увидел. Я посмотрел на тебя и увидел ее лицо.
— Знаешь, в это очень трудно поверить.
— Мне тоже это было нелегко.
— Знаешь, мне еще никогда не приходилось заниматься любовью с мужчиной сразу после того, как мы познакомились — как с тобой.
— Перестань оправдываться, — прервал я ее. — Я тоже сразу захотел тебя. Разве разница только в том, что ты женщина?
— Вообще не в этом дело, — ответила Джилли со слабым возражением в голосе.
— В таком случае, совершенно не нужно переживать.
— Но теперь ты ставишь меня в крайне неловкое положение.
— Неловкое? — удивился я, опять потянувшись за бокалом.
— Да, да, неловкое, ведь я впервые в жизни соблазнила мужчину… я впервые это сделала, и оказалось, что этот мужчина помешан на своей умершей жене. А в его номере в мотеле вылетают окна.
Я встал и подошел к застекленным дверям, ведущим на узкий балкон. За стеклом трепетали на пронзительном ночном ветру кустики герани. Вдали виднелось смазанные пятна света Уиткрафт-Хейс. Был уже третий час ночи. Я был слишком потрясен и вымотан, чтобы ссориться или выслушивать обвинения. Мое отражение в стекле подняло бокал и отпило вина.
— Хотелось бы мне признать, что ты права в отношении помешательства, — тихо сказал я. — Хотелось бы мне признать, что ты права, что я истеричен, что я ничего не видел и ничего не слышал, что у меня чересчур буйное воображение. Но все это — истина, Джилли. Она навещает меня. Навещает не только дом, где мы жили, но и меня лично. Это следующая причина, по которой я завтра буду погружаться в воду, хотя на это у меня совершенно нет желания. Я хочу, чтобы к моей жене вернулся покой.
Джилли не ответила. Я отвернулся от окна и снова сел рядом с ней, хотя она не хотела на меня даже смотреть.
— Если хочешь разорвать наше знакомство, у меня нет возражений, заявил я. — Ну… не совсем. Мне будет очень горько и неприятно. Но я понимаю, что ты чувствуешь. Каждый подумал бы то же самое на твоем месте. Даже мой врач считает, что у меня сильный затянувшийся шок после смерти Джейн.
Я заколебался, но затем продолжил:
— Ты крайне привлекательна и желанна, Джилли. Ты ужасно волнуешь и привлекаешь меня. Я все еще утверждаю то, что сказал раньше: как необычно, что два человека встречаются и испытывают сильное влечение друг к другу. Нам могло бы быть хорошо друг с другом, ты теперь сама знаешь это. Но я должен предупредить, что дух Джейн все еще со мной и может быть опасным, как сегодня.
Джилли посмотрела на меня глазами, блестящими от слез.
— Дело же не в опасности, — ответила она сдавленным голосом.
— Знаю. Дело в присутствии моей жены.
— Я уже прошла и через это. Когда мне было семнадцать лет, у меня была связь с женатым мужчиной. Банковским клерком. Конечно, его жена была жива, но и он никогда не мог от нее избавиться. Он или звонил ей, или думал о ней, когда был со мной.
— И ты решительно не хочешь вторично проходить через это.
Она вытянула ко мне руку.
— Джон, не имей к себе претензий. Я просто чувствую угрозу себе. А с тех пор, как я завоевала самостоятельность, я обещала себе одно-единственное: никогда не позволять, чтобы мне что-то угрожало. Никогда.
Я не знал, что ей ответить. Конечно, она была права. Она могла броситься на меня, как сексуально изголодавшаяся тигрица, и я также мог броситься на ее великолепное тело, как сексуально голодный тигр. Но она вообще не должна была воспринимать меня как любовника и делать мои проблемы своими. Она вообще не обязана была делить со мной мои страхи, видения и кошмарные переживания. А ведь во мне все еще не зажила рана перенесения потери жены и еще не родившегося ребенка.
— Ну, хорошо, — сказал я и отпустил ее руку. — Я тебя понимаю, хотя и совсем не в восторге от того, что ты говоришь.
— Прости, — шепнула она. — Ты даже не знаешь, как сильно мне нравишься. Ты как раз в моем вкусе.
