Грэхэм Мастертон - Пария
Я нарисовал на бумажной салфетке буквы, которые появились на моей постели, стараясь как можно более точно скопировать их. СПАСИ КОРАБЛЬ. Я подал салфетку Эдварду, а он внимательно посмотрел на надпись.
— Спаси корабль, — прочел он. — Ты уверен, что именно «корабль»?
— Да. Наверняка речь идет о корабле. Эти буквы появились уже три раза. Один раз были на зеркале в ванной комнате, еще раз на боку чайника. Это значило именно «спаси корабль». Что-то требует, чтобы я спас «Дэвида Дарка».
Эдвард скептически надул губы.
— Ты на самом деле так думаешь?
— Эдвард, когда видишь призрак, тебя охватывают чувства, которых ты никогда не переживал, и ты осознаешь такое, о чем до сих пор не имел понятия. Разбужены не только чувства, но и интуиция. Мне никто не говорил: «Это значит, что ты должен спасти „Дэвида Дарка“. Потребности в этом не было. Я это просто знаю.
— Послушай, — запротестовал Эдвард. — Знаю, что я сам, как историк, склонен делать поспешные выводы, но я считаю, что в этом случае ты зашел чересчур далеко. В твоем утверждении нет никакой логики. Если мы хотим найти „Дэвида Дарка“, мы к этому должны подходить логически.
— Есть ли у тебя кто-то из близких, кто недавно умер бы? — мягко спросил я его.
— Нет.
— В таком случае, ты должен поверить мне. Я видел свою умершую жену. Я видел ее собственными глазами и даже трахал ее как духа, если можно так выразиться. Я начинаю понимать, что рядом с нашим миром существует другой, полный боли, сомнения, страха и тоски. Может, если мы спасем „Дэвида Дарка“, чего ты давно хочешь, то найдем какой-нибудь способ облегчить эти страдания, навсегда унять этот страх и эту тоску.
Эдвард опустил голову. Задумчиво надул щеки.
— Знаешь что, — сказал он без следа иронии. — Это все звучит слишком религиозно.
— Оно и есть религиозно. Разве ты не понимаешь, что все это как-то связано с религией?
Эдвард с сомнением посмотрел на меня.
— Честно говоря, я не знаю, что это такое. Если ты действительно видел этих духов, то ты знаешь больше меня, во всяком случае, в смысле практики.
Я поднял стакан.
— За завтрашнее погружение. Наверно, мне все же придется плавать с вами, хотя мне этого вообще-то не хочется.
15
Вскоре после десяти я вышел из бара „Корчмы любимых девушек“ и направился наверх, в мой номер. Эдвард, которого ждала дома сестра, вышел около половины десятого, а Джилли так и не появилась, и я решил, что закажу себе в номер бифштекс с печеной картошкой и проведу остаток вечера над учебником по нырянию, который одолжил у Эдварда.
Я получил угловой номер на пятом этаже с видом на парк „Любимые девушки“. Из окна был виден между деревьев подиум для оркестра, где позавчера я разговаривал со старой ведьмой. Номер был выдержан в коричневых тонах: коричневый ковер, коричнево-оранжевые занавески, коричнево-белая постель. Многовато коричневого на мой вкус, но здесь было тепло, безопасно и далеко от Аллеи Квакеров.
Лежа в носках на постели и ожидая свой среднепрожаренный бифштекс, я раздумывал о том, что сейчас творится у меня дома. Появится ли в нем Джейн в мое отсутствие? Связаны ли в какой-то степени духи с особами, которых они навещают? Я представлял себе мигающий призрак, странствующий из комнаты в комнату, ищущий меня, и шепот, сопровождающий ее везде.
Я подумал и о другом. Допустим, я завтра утону или умру по какой-то другой причине. Стану ли я такой же набитой электричеством областью, как и Джейн? Буду ли я, как и она, в образе духа странствовать от одной реальностью к другой, не зная покоя? Сохранила ли Джейн полное сознание? На самом ли деле она осталась сама собой, помнила, кто она такая?
Я все еще думал о Джейн, когда раздался сильный стук в дверь. Я невольно вздрогнул.
— Иду, иду! — закричал я и прошел на цыпочках по ковру. Я открыл дверь, но вместо своего среднепрожаренного бифштекса с печеной картошкой обнаружил Джилли. Ее нос был багров от холода, но она улыбалась. Она держала коричневый бумажный пакет, в котором безошибочно угадывалась по форме бутылка вина.
— Это в виде извинения за опоздание, — сообщила она. — Я могу войти?
— Конечно. Сними плащ. Выглядишь так, будто превратилась в сосульку.
— Я уже немного оттаяла. Промерзла до костей, когда была в Мидлтоне. Эти старые девы — ярые противницы современности. Если обычной дровяной печи недостаточно для обогрева дома, то, по их мнению, следует напялить еще один свитер. Центральное отопление — это выдумка дьявола, от которой человек ленится, слабеет и теряет желание работать.
— Садись, — пригласил я. — Через минуту мне принесут ужин. Что тебе заказать?
— Я на диете, но немножко отщипну с твоей тарелки.
— Какую же диету ты используешь? — заинтересовался я.
— Я называю ее „ценовой диетой“. Мне можно есть все, что стоит выше семи долларов за фунт. Сюда входят, например, красная икра, лососина, жареная утка и лучшие сорта говядины. Ведь на самом деле от дорогой еды меньше толстеешь, к тому же ее нельзя съесть много.
Мы немного поболтали об антиквариате и о торговле с туристами. Ведь, что ни говори, а мы оба держали магазины. Потом кельнер принес мой бифштекс. Мы открыли вино — бутылку „Флери“ урожая 1977 года, и выпили за свое здоровье. Я располовинил бифштекс, и мы съели его почти в полном молчании.
— Наверно, ты считаешь меня бесстыдницей, раз я ввалилась к тебе в номер? — наконец заговорила Джилли.
Я отложил салфетку и улыбнулся.
— Я как раз ждал, когда ты наконец это заявишь.
Она покраснела.
— В конце концов, пришлось. Надо же дать тебе возможность возразить, что в этом нет ничего дурного и что порядочная девушка может прийти одна в номер к чужому мужчине и съесть у него половину ужина.
Я внимательно посмотрел на нее.
— Мне кажется, что если ты руководишь салоном, то ты уже достаточно взрослая, чтобы делать то, что тебе хочется, и никому не давать отчета в своих поступках.
Она подумала, потом сказала тихим голосом:
— Спасибо.
Я выкатил столик кельнера в коридор, а потом вернулся и прилег на постель, подложив руки под голову. Джилли же все топтала ковер.
— Знаешь что, — сказал я. — Я никогда не понимал, как бывает, что два человека встречаются и тут же чувствуют друг к другу симпатию, немедленно готовы близко познакомиться. Мне кажется, что самое важное решается почти молниеносно, без всяких дискуссий, а все более поздние дискуссии — это только лавирование со спущенными парусами.
— Ну, ну, а ты действительно морской волк, — заметила Джилли.
