Чарльз Уильямс - Тени восторга
— Знаешь, я люблю послушать всякие рассказы, — сказал он, — но чувство долга убивает все удовольствие. А ты ведь не хочешь рассказывать. В моем возрасте человек благодарен уже за то, что его вообще любят, — любят, заметь. Давай сделаем вид, что ничего не случилось.
Где-то неподалеку опять стреляли, но вечер проходил почти как обычно. После недавнего налета власти объявили, что население впредь будет заранее оповещаться по радио. Все запланированные мероприятия будут проходить как обычно, и власти надеются, что никакой паники в Лондоне не случится. Именно на возникновение паники рассчитывает враг, нанося бомбовые удары по столицам мира. Если же паники не будет, то и налетов не будет.
— Не надо нам никаких мероприятий, — сказал сэр Бернард, — но мы хотели бы знать, что происходит, если правительство не против, конечно.
— Что-то я сомневаюсь, — сказала Изабелла. — Ну, сообщат они, что «Огромный самолет сбрасывает бомбы прямо на Колиндейл-сквер». И что?
— Не сообщат, — сказал Кейтнесс. — Спорим на дюжину пар перчаток, Изабелла, что если мы взлетим на воздух, то последнее, что услышим, будет: «Ни один самолет пока не достиг Лондона, противовоздушная оборона действует эффективно».
— По рукам, — сказала Изабелла.
Сэр Бернард только вздохнул и взял карты.
Игра продолжилась. А затем ожило радио.
— Только что получено сообщение правительства, — заявил громкоговоритель. — Вражеская авиация пыталась приблизиться к Лондону со всех сторон, но потерпела неудачу. Сбито уже четыре самолета. Несколько бомб сброшено на ненаселенные районы. Начальник противовоздушной обороны Лондона заявляет, что наши силы не понесли никаких потерь.
— Я думал, у них есть воображение, — сказал сэр Бернард. — Один-два наших сбитых самолета сделали бы сообщение более правдоподобным.
— Не говорите о «воображении»! — взмолился Роджер. — Это не воображение, а лишь жалкая фантазия.
— Я не уверен, что Кольридж здесь прав,[44] — в раздумье произнес Кейтнесс. — Разумеется, это та же способность — подгонка мира под представление о мире.
— Ну, у начальника противовоздушной обороны Лондона свое представление о мире, — сказал Роджер. — Возможно, вы правы. Но разве представление — это образец?
— Ну конечно! — перебил Кейтнесс. — Если представление — не образец, какая от него польза?
— Если мы играем в бридж, — кротко сказала Изабелла, — не могли бы вы на время забыть о своих представлениях? Большое спасибо.
Через четверть часа новый голос в динамике подхватил эстафету.
— Последнее сообщение, — доложил громкоговоритель. — Вражеские самолеты продолжают атаку. Предполагается, что в налете принимают участие около восьмисот летательных аппаратов. Над Лондоном пока не появился ни один. Уничтожено пять деревень. Африканские войска высадились с гигантских дирижаблей и заняли окраину Хэмпстеда и Ричмонд-парка. Новые дирижабли замечены на западе. Правительственные войска на севере и на юге отступают.
— Вот так номер! — воскликнул Роджер.
Наступила короткая пауза, а затем громкоговоритель продолжил совсем другим голосом:
— Во имя того, что было и будет, желанного и предназначенного, во имя множества богов и Бога единого…
Изабелла отложила карты, Кейтнесс вскочил на ноги, Роджер выпрямился в кресле. Сэр Бернард, откинувшись на спинку, уверенно произнес:
— Мистер Консидайн, полагаю.
— …Верховный Исполнитель африканских объединенных сил предупреждает англичан о бесполезности сопротивления. Он не желает делать различия в верованиях причиной для уничтожения Лондона и даже после сегодняшних провокаций правительства не собирается подвергать город опасности. Но он вынужден продемонстрировать наличие верных и непобедимых войск в своем распоряжении и серьезно предупреждает отсюда, из сердца белой расы, что отныне наши силы тысячекратно умножатся, чтобы довести до конца то, к чему мы стремимся — к свободе черных людей, восстановлению и объединению Африки. Верховный Исполнитель демонстрирует мощь своих армий и преданность своих мучеников и подтверждает, что если понадобится еще один налет на Лондон, то город будет уничтожен. Он призывает англичан хорошенько обдумать, за что они сражаются, и если кто-нибудь среди них верит, что царство человека сокрыто в любви, искусстве и смерти, а не в науке и логике, он призывает их не к предательству своей страны, поскольку узнает в безумии патриотизма путь подчинения тому же страстному воображению, но к демонстрации мирных намерений. Во имя своих собственных подданных он взывает к детям страсти и воображения, во имя большей силы, чем их собственная, он угрожает детям педантизма и рассудка — в этом первом воззвании, сделанном в Лондоне в первый год Второй Эволюции Человека.
— Ну что же, продемонстрируем мирные намерения, — сказал сэр Бернард, — продолжим игру.
Но Роджер и Кейтнесс уже вскочили на ноги.
— Я бы не стал слишком ему доверять, — сказал Кейтнесс.
Изабелла, все еще глядя в свои карты, пробормотала:
— Не нужно волноваться, мистер Кейтнесс. То же самое он сказал нам сегодня днем.
— Вы его видели? — недоверчиво воскликнул Кейтнесс.
— Да, — сказала Изабелла. — На самом деле мы назначили ему нечто вроде встречи.
— Правда? — сказал Кейтнесс, удивившись еще больше.
— Ну… я сделала это ради Роджера, — сказала Изабелла и подняла глаза. — Он бы никогда не сделал этого сам. Надеюсь, вы не против, сэр Бернард?
— По-моему, ты немного не убеждаешь меня стать сторонником семейной жизни,[45] — сказал сэр Бернард, но в его голосе прозвучала необычная мягкость. — Ты хочешь сказать, что пригласила Консидайна сюда? Ну если это так, то вот он, наверное, и пришел.
Однако это прибыли Филипп и еврей. Они вошли в комнату вместе с Инкамаси, спустившимся узнать о ходе военных действий. Филипп представил Иезекииля сэру Бернарду и вкратце изложил ему суть случившегося вечером.
— Я рад, что вы здесь, мистер Розенберг, — сказал сэр Бернард тоном, весьма отличавшимся от его обычной безмятежности. — Я ваш покорный слуга. Используйте нас по своему усмотрению. Позвони, Филипп.
Но едва палец Филиппа коснулся кнопки звонка, как в прихожей раздался еще более громкий звонок. Сэр Бернард быстро взглянул на Изабеллу, сидевшую за карточным столиком. Горничная пошла открывать, а Изабелла взглянула на Роджера и сказала:
— Будь добр, дорогой, узнай поподробнее все, что сможешь.
Роджер ответил ей потрясенным взглядом. Раздались голоса и шаги, дверь широко распахнулась, и на пороге появился Консидайн. За ним стоял Моттре, а за ним еще два человека — в которых, как показалось сэру Бернарду, он признал джентльменов, прислуживавших им за обедом в Хэмпстеде. Но времени разглядывать их у него не было, и он посмотрел туда, куда смотрели все, — на Верховного Исполнителя, стоявшего в дверях.
