Кирилл Манаков - Хроники последнего лета
— Ну, как знаете…Иван Богданович, а у меня к вам разговор.
— Не сомневаюсь. В вы, собственно, кого представляете?
— Какая разница, Иван Богданович, кого я представляю? — невозмутимо ответил Петр Петрович, — главное, что я могу вам предложить.
— Мне уже предлагали, — криво усмехнулся Кухмийстеров, — я уже все ответил, и мне больше добавить нечего. Простите, у вас все? А то, знаете, у меня много работы.
— Не спешите! Уверяю вас, работа подождет! Я допустил ошибку — мне лично надо было переговорить вчера с вами. Думаю, все недоразумения уже исчезли бы!
Иван удивился, он не ожидал такого позитивного начала разговора. А человек с пронзительным взглядом продолжал:
— Я полагаю, что вы просто не совсем поняли сути сделанного вам предложения…
— Прекрасно я все понял, — перебил его Кухмийстеров, — все совершенно ясно…
— Не уверен. Вы, похоже, не проанализировали все в спокойной обстановке.
Петр Петрович говорил очень добродушно, так что спорить с ним было как-то неудобно даже такому нахалу, как Ванька.
— И что же вы предлагали? Объясните, если я не так все понял!
— Ну что же… — Петр Петрович принял задумчивый и слегка грустный вид. — Скажите, Иван Богданович, о чем вы мечтаете?
— Простите?
— Какая у вас жизненная цель? Хотите заработать много денег, стать влиятельным политиком, заняться творчеством? Вы как-то планируете свои желания?
— Простите, я не понимаю…
— Ничего сложного. Я могу изобразить вашу мечту. Хотите?
Ошарашенный Кухмийстеров кивнул.
— Представьте себе: зеленая лужайка, крохотный прудик, аккуратный одноэтажный домик, и никаких высоких заборов — это не нужно, никто не покусится на ваше спокойствие. И, конечно же, огромная собака — мраморный английский дог. Кажется, такой был у вас в детстве?
— Да… был.
— Правда, красиво?
— Звучит заманчиво.
— Конечно, заманчиво. А теперь подробнее об условиях. Возможно, вы просто невнимательно их слушали. Подумайте сами: международный контракт с фееричными условиями на пять лет, любые нарушения вы сможете опротестовать в Лондонском суде. Хотя, признаться фееричны они для нас с вами, а для людей того круга, куда вы сможете войти, это — самая обычная вещь. Миллион долларов в год плюс бонус с каждой продажи, а вы лучше меня знаете, что эта сумма куда больше зарплаты — основные отгрузки идет именно через Роттердам. Вы понимаете, что вам предлагают? Просто посчитайте! И да, кстати, миллион — эта чистая сумма, после уплаты всех налогов, вам оплачиваются первоклассные медицинские страховки для всех членов семьи, учеба для детей, и, разумеется, жилье. Мы уже подобрали вам этот домик.
Петр Петрович ловко, как фокусник, достал откуда-то фотографию и положил на стол. Кухмийстеров завороженно смотрел на чудесный домик с вьюнком на стенах и красной черепичной крышей. Бархатистая лужайка отливала зеленью, а в покрытом ряской пруду плавали деловитые утки.
Иван решительно отодвинул фотографию.
— Все это красиво, но я знаю, что от меня хотят взамен. Никогда. Это не обсуждается. Вот так.
— Почему же так категорично? — вновь ласково улыбнулся Петр Петрович. — Я вас призываю просто все спокойно обдумать. Забудьте красивые слова и помните, что вы несете ответственность только перед своей семьей. Вы готовы лишить их всего этого? — он кивнул на фото.
— А знаете, — с неожиданной злостью сказал Кухмийстеров, — почему я откажусь?
— Почему же?
Иван наклонился к Петру Петровичу и драматически понизил голос.
— А как, скажите, я буду смотреть в глаза друзьям, которых предам?
— В точку! — вскричал Петр Петрович. — Я так и думал! И, поверьте, я очень симпатизирую вашим убеждениям. Но рассудите: можете ли вы помочь вашему другу? Я предельно откровенен. Вы видите, какими ресурсами мы обладаем, и, наверняка рано или поздно добьемся своей цели. Так что вы просто облегчите нам жизнь, а мы оценим ваше содействие. Это, во-первых. А во-вторых, вам никогда больше не придется встретиться с вашими бывшими друзьями. Вы уйдете в новую, прекрасную жизнь! От вас — только подписанная бумага, и, я уверяю, вам не нужно будет больше давать никаких показаний.
Кухмийстеров молчал. Петр Петрович несколько секунд ждал его ответа, и, не дождавшись, сказал:
— Я допускаю, что вы мне не доверяете. Хочу сообщить, что я никогда не лгу и всегда выполняю обещания, кому бы они не давались. Но я понимаю ваши сомнения. Поэтому предлагаю: сначала мы подпишем контракт в офисе международной юридической компании и любого нотариуса по вашему выбору, а потом вы подмахнете показания. Если хотите, подписание может состоятся в Голландии, у вас же есть виза?
— Да.
— Ну и прекрасно.
Петр Петрович поднялся.
— Ну, не буду больше вас задерживать. Подумайте, вот моя карточка, — он положил на стол кусочек картона с номером телефона, — надумаете — звоните.
Кухмийстеров взял карточку, встал и, не прощаясь, направился к двери.
— Иван Богданович!
Иван обернулся.
— Вы забыли, — Петр Петрович протянул ему фотографию сказочного домика на берегу заросшего ряской пруда.
* * *Ночью Кухмийстеров долго не мог заснуть. Несколько раз, к неудовольствию жены, которой нужно было рано вставать собирать детей в школу, он выходил на кухню и пил чай с молоком.
Иван подошел к окну, посмотрел на обшарпанные панельные девятиэтажки, разрытую теплотрассу, дымящую трубу ТЭЦ, глубоко вздохнул, взял телефон, набрал въевшийся в память номер, дождался ответа и сказал:
— Я согласен.
Потом вернулся в кровать и моментально заснул.
Ему снился дом, лужайка и миллион долларов в кожаном чемодане.
XI
Рудакову снилась Наташа. Она стояла на изумрудной лужайке с удивительным букетом — серебряный кактус в окружении ядовито-желтых лилий и хризантем. Запах цветов был необычно сильным и резким, от него кружилась голова, а в ногах образовывалась ватная слабость. Рудаков прекрасно понимал, что находится во сне, что в реальности не встречается таких ярких красок, и что на Наташе платье, лет пять назад пошедшее на тряпки…
Наташа улыбнулась и сказала неожиданным басом:
— Доброе утро!
Рудаков удивился и хотел подойти поближе, но вдруг картинка выцвела, а Наташа растворилась в хлынувшем из-за горизонта сером тумане.
— Доброе утро!
Нет, это не Наташа. Мужской голос. Низкий, бархатистый, можно сказать приятный.
Рудаков открыл глаза. Перед койкой рядом с капельницей стоял человек, со скорбно-официальным выражением лица, одетый, несмотря на жару, в плотный костюм мышиного цвета и такой же серый галстук, в руках он держал конторскую папку с многочисленными штампами. Из-за его спины выглядывал растерянный главврач.
