Олег Гладов - Смех Again
Я сдерживаюсь, чтобы не засмеяться. Генка продолжает:
— Бог внутри каждого из нас, так?
— Да, — буркает Семён.
— Если он внутри меня, — Генка прикуривает, — кому я должен молиться?
Семён промолчал.
— Если Бог внутри меня, кого я должен бояться? — он выдыхает дым и продолжает:
— Если Бог внутри меня, в кого я должен верить, а Семён?
Этот чувак нравится мне всё больше. А Семёну, похоже, не нравится. Как и я. Поэтому он молча встаёт и уходит обратно в дом. У нас за спиной гремит радио и слышны громкие голоса: праздник продолжается.
— Вот у него там в башке… — я тоже прикуриваю — …творогом набито под завязку… Аж из ушей сыпется…
Мы хихикаем.
— Не-е… — говорит Генка. — У него там совок.
— Совок?
— Совок кукушиных котяхов, — поясняет он, и мы опять ржём до звёздочек в глазах.
— Ништяк дурь, — говорю я. — Где взял?
— У меня свой плантарь за пасекой… — он подносит кулак к моему лицу. — …Вот
такие шишки!
Этот подонок мне определённо нравится.
— Где мой внук??? — на крыльцо выходит дядя Женя и хватает нас сзади за плечи. — Где мой племяш??? Вы чего тут расселись?
— Курим, деда, — отвечает Генка, запрокинув голову и смотря ему в глаза. Рядом с дядей Женей стоит улыбающаяся Дашка.
— Деда, — говорит Генка, — я тебе там мёда в подарок привёз… канистру десятилитровую…
— Спасибо, Генок… — дед целует его в макушку. Проводит рукой по моим чуть
отросшим волосам. — Давайте за стол… Сейчас пирог будет… Дашка испекла…
— Сейчас, дядь Жень, — говорю я, — докурим и придём.
Каннабис уже засел в моём желудке, с салфеткой на шее и ложкой в руках, приговаривая: пирог это хорошо… пирог это зашибенно… а с чем пирог-то?
— С чем пирог-то? — спрашиваю я, сглотнув слюну.
— С черникой, — отвечает Дашка.
— Клёво, — говорю я, глядя на её загорелые колени, выглядывающие из-под сарафана.
На хавчик пробило уже конкретно. Но ещё больше мне хочется задрать этот подол в подсолнухах. Лучше сзади. Я настолько явно представляю всё это, что даже несколько раз моргаю и щипаю себя за бедро: Фффу-у-у-ух… предпоследняя стадия спермотоксикоза…
И когда дядя Женя с Дашкой уходят обратно, я спрашиваю Генку:
— Слышь… а как тут с бабами?
— Легко… — он встаёт, отряхивая задницу. — Тольча у нас тут главный сутенёр.
Он протягивает мне руку и помогает подняться:
— Пошли, пирога хапнем и к нему метнёмся.
— Пошли, — говорю я, — презервативы брать?
Тольчу Нямого часто обижали в детстве, так же как и Генку. Оба они были местными уродами: один бэкает-мэкает что-то по-своему, ни хрена не поймёшь; второй чернее самого загорелого цыгана. Теперь Тольча вырос, стал местным кузнецом и обижал половину мужского населения Уткино. Потому что вместе с ним вырос и его главный инструмент. Тот, что между ног. Байки о его агрегате докатились даже до соседнего Чернухино. Поэтому в его кузню под покровом ночи бегали не только местные вдовушки и созревшие красавицы, но и импортные. Когда мы подкатили на Атасной Пулялке к его кузне, с которой для лучшей циркуляции воздуха были сняты ворота, на лавочке внутри уже сидели две чернухинские десятиклассницы. Рядом стоял прислонённый к деревянному верстаку здоровенный, раскрашенный в цвета Marlboro мотоцикл с задранной вверх толстой трубой и огромными шипастыми колёсами.
— Ооо! Да, ладно! — сказал я, различив лого на баке чудовища. — «Каджива-Раптор»??!
— Почти «эндуро»… — Генка улыбнулся красавицам. — Мы здесь с Тольчей главные моторхэды.
Ещё один сын Дяди Васи — тоже Вася Газ Вода — работал в торговом флоте. Он и пригнал слегка подержанную «Кадживу» из Владивостока прошлым летом. Подарок брату Толику на двадцатилетие.
Моторхэд Тольча бросил свой молот и подошёл к нам, вытирая руки о штаны: до того, как мы появились, он, озаряемый светом из горна, вот именно, херячил по красной железяке на наковальне, высекая искры и заставляя млеть двух красавиц, плюхающих классические семечки. Тольча был хорош собой: природа, забрав у него возможность слышать и говорить, дала взамен высокий рост, широкие плечи, а также пшеничные кудри и голубые глаза под ними. Его крепкое тело блестело от пота, и этот блеск отражался в глазах малолеток, засыпавших весь пол у лавки чёрной шелухой.
Тольча пожал мою руку и постучал по спине Генку. Тот тоже в долгу не остался. Ну и лоси… Вот где ощущаешь, что определение «средний рост» твоё до самой смерти.
— Мой дядька, — говорит Генка так, чтобы видел его губы. Тольча улыбается и делает быстрые жесты руками.
— Он спрашивает — пить будешь? — переводит Генка.
— Конечно, — я мотнул головой в сторону девчонок, — и не только пить.
Тольча смеётся и кивает головой. Генка говорит негромко, так, чтобы слышал только я:
— Ты, короче, с этими поблядушками… не особо лялякай… за жабры и вперёд… понял?
Я понял. Поэтому через полчаса одна из них, Марина, уже жарко шептала на железной кровати за перегородкой:
— Ну что ты делаешь, Саша… ну Саша… нет… не так… он спереди расстёгивается…
А ещё через пятнадцать минут непрерывного скрипа пружин я, порвав два презерватива и держа её не умещающуюся в ладони грудь, закричал:
— Й-и-ихххха-а-а-а!!! — заляпав её живот скопившимися во мне за одиннадцать дней ракетами артёмовнами. Ффу-у-уххх!!! Ай да Я!.. Ффу-у-ухх…
Марина, обнимая меня за расцарапанные плечи, сказала в самое ухо:
— Давай покурим?..
— Покурим… — согласился я, переворачивая её на живот и различая узкий треугольник незагорелой кожи на круглых ягодицах, — потом…
— Йи-и-и-иххха-а-а-а!!! — закричал я, несколько минут спустя.
— Эй, ковбой! — донеслось из-за перегородки. — Хватит там наших кобылок объезжать! Иди, тяпнем!
Генка постучал стеклом о стекло.
— Сам ты кобылка! — крикнула Марина, отдышавшись.
— Ты чё, Маруся! — невидимый Генка булькает, разливая виски в стаканы. — Я же любя!
— Щас, идём! — говорю я и прикуриваю две сигареты. Марина садится, обхватив колени руками, и затягивается дымом… ладная сучка… аж резиновая… не ущипнёшь нигде… вон какие штуки отрастила на мамкиной сметане… соски с мизинец ёп-ти…
Я молча курю, рассматривая её и прикидывая, как именно буду рисовать это тело в pin-down альбоме.
— Ты с Москвы, да? — спрашивает она, тоже рассматривая меня.
— Я там бываю… — сбиваю пепел на земляной пол. — …Часто…
— А кем работаешь?
Я знаю её реакцию до того, как произношу вслух:
— Я татуировщик.
