С. Сомтоу - Суета сует. Бегство из Вампирского Узла
А вот и сарай, куда мы забирались с Бекки и где сидели в тот раз, когда она захотела, чтобы я увидел ее без одежды. И чтобы я тоже разделся. Здесь я узнал то, что мальчики делают с девочками, кроме того, что со мной делала мама...
Ты – ангел!
Она тут, в нашем потайном месте... и я даже не знаю, что я чувствую по этому поводу. Это была наша тайна, о ней никто не должен был знать. Ветер завывал. Я пошел вверх по склону, хотя я больше летел, чем шел, потому что мое тело менялось... и я несся с порывами ветра... кем я стал? Летучей мышью, вороном? Не знаю... но ветер меня подхватил, и когда я раскинул руки – как будто расправил крылья, – я заметил, как мои перья блестят в лунном свете, и я падал в потоках ветра.
ангел
Да, я вернулся. Я был прекрасен. Я парил, расправив крылья. Я кричал и крутился вокруг луны.
ангел
Я слышал ее пронзительный голос. Ворон, летящий в ночи. Она говорила: Я ходила сюда с Эйнджелом, ну, с тем, кого звали Эйнджелом, но теперь он Тимми Валентайн. Честное слово. Ну, тот, который «Оскара» получил. Ты же видел по телику, как вручали «Оскара»? Но для меня он был не просто кинозвездой. Знаешь, для меня он всегда был особенным. Он был единственным мальчиком, который не называл меня черножопой в глаза. И мы с ним ходили сюда, в этот сарай, и он трогал меня, только ты не ревнуй, ничего такого у нас с ним не было, он вообще ничего об этом не знал, как маленький мальчик, который уже ходит в школу, но до сих пор спит в кровати с мамочкой. Наверное, она там его пару раз придавила своей жирной тушей, так что у мальчика вообще стоять перестало со страху... он прямо весь содрогнулся, когда я попробовала... он сжался, как маленькая улитка, которая прячется в домик, тогда я сказала: ты что, боишься? Ну ладно... когда подрастешь и не будешь бояться, возвращайся ко мне, и ты узнаешь, какова Бекки Слейд на деле, уж она-то встряхнет тебя так, что мало не покажется, малыш. И знаешь, что еще. Кажется, он испугался. А потом я смотрела по телику, как ему вручали «Оскара», и кажется, это был совершенно другой человек. Когда его показали там крупным планом, он как будто посмотрел прямо на меня, и я увидела его глаза, и это был больше не Эйнджел Тодд. Я его потеряла. Он все еще мальчик, но уже не тот мальчик, с кем мы игрались в этом сарае, не тот мальчик, которому я говорила: ты – ангел, Эйнджел.
И там был еще один голос. Ладно, детка, кончай болтать.
Чей это был голос? Не знаю. Но он сбил ритм моего полета, и я начал падать с небес, как камень, и вот внезапно я оказался внутри, в сарае. Там пахло коровьим дерьмом, свежескошенной травой, старой древесиной, облупленной краской. Наверное, я просочился сквозь щель в стене и теперь сидел наверху, на стропильной балке, и видел оттуда, сверху, ее глаза – как два дымчатых куска кварца, мерцающих в темноте.
Эйнджел, ангел, сказала она, но только не мне.
Мальчишка, который был с ней... длинный, худощавый... черный... его спущенные штаны болтались где-то на лодыжках, он почти ничего не говорил, только лапал ее. Мне не нравилось, как от него пахло, не нравился мускусный запах его горячего пота, потому что я чувствовал каждый гормон у него в крови, я знал, что он молод и возбужден... он думал, что может трахать ее... просто трахать и все... как будто она вообще не человек, а кусок мяса.
И я снова расправил крылья и упал черной тенью – на них... но натолкнулся на какую-то непонятную тень, сгусток мрака, прямо над тем местом, где они сидели. Это было похоже на невидимую стену, на какое-то силовое поле. И тут я понял, в чем дело. Меня должны пригласить... Вампиры не входят без приглашения. Ну, как во всех этих вампирских фильмах, которые я смотрел, еще когда был живым.
Но мне надо было с ней поговорить. Сказать ей, что он просто ее использует, она для него – просто добыча, и все, что он хочет, – это высосать ее всю, до последней капли, словно, словно...
Вампир.
Я бился об эту тень, хлопал крыльями. Но даже если я к ним пробьюсь, она не узнает, что это я, если я...
Да, мне нужно принять прежний облик. Каким она меня знает.
Эйнджел!
Она увидела меня. Нет, не меня – просто образ, возбуждавший ее воспоминания: мальчик по имени Эйнджел, двенадцати лет; драные джинсы, грязные светлые волосы, большие глаза; я стоял на краю этого силового поля, которое не подпускало меня к Бекки, и как только она назвала мое имя, как только с ее губ сорвался едва слышный стон, невидимая стена начала поддаваться... потому что ее стон и был приглашением, зовом... и я просочился сквозь силовое поле, как пчела, увязшая в меду; мальчишка взглянул вверх, но не заметил ничего необычного; но Бекки... Бекки смотрела на меня, и ее карие глаза наполнялись желанием и страстью, и я понял, что был единственным человеком, которого она любила... любила по-настоящему... и когда я это понял, пустота у меня внутри вдруг наполнилась чем-то... я даже не знаю... призрачным ощущением смерти; и она сказала тому мальчишке: «Смотри. Он вернулся. Может быть, я его и не теряла? Может быть, Эйнджел все еще помнит Бекки Слейд?»
– Позови меня, я хочу к тебе, – попросил я. В этих словах всегда кроется двойной смысл, и ты никогда не знаешь заранее, обманет тебя или нет тот, кто их произнес. Но у меня больше не было души, и я не мог любить.
– Иди ко мне, – позвала она, и невидимая преграда поддалась, и вот я уже стоял между ними: справа от меня – Бекки, лежащая на охапке сена, а слева – пацан, натягивавший трусы.
– Ну-ка давай разберемся, придурок, – начал он, выставив перед собой кулаки.
– Эйнджел, – сказала Бекки. На мгновение мне показалось, я опять стал человеком... кровь прилила к щекам, сердце забилось, член напрягся... но все эти полузабытые ощущения тут же отхлынули, и остался лишь гложущий голод. Я не знал, что мне делать, я сказал только:
– Беги, Бекки. Беги отсюда.
Но она лишь усмехнулась:
– Почему, Эйнджел? Думаешь, раз ты теперь стал богатым, так можешь мной помыкать? Думаешь, я должна была тебя ждать? – Она отвернулась, как будто и не ждала ответа. Я пытался удержать свои воспоминания, но они рассыпались в пыль. Во мне был только голод. Бекки добавила что-то еще, но что именно – я не услышал.
Этот черномазый мальчишка пихнул меня кулаками в грудь, но я сделался твердым, как вечность. Он разбил руки в кровь. Он закричал, его кровь брызнула мне на лицо. Она окрасила мои белые щеки, я ощутил на губах ее вкус, и тут голод взял верх надо мной, я больше не мог управлять собой, я набросился на него, на этого мальчишку... я облепил его всего... я как будто его проглотил и потом выплюнул... пустую ссохшуюся оболочку... а вся его кровь впиталась в меня... я не выпил ее, а именно впитал... ноздрями, глазами, даже порами в коже... всем своим существом... всю его кровь... мои глаза налились чужой кровью. В этот момент я был похож на вампиров, как их представляют в кино: клыки наружу, кровь течет по подбородку. И, знаешь, Бекки смотрела на это... молча. Да, она не кричала. Словно она ждала этого мига всю свою жизнь. Неужели она не понимала, что ее воспоминания обо мне прежнем уже ничего для меня не значат? Что она видела, глядя на меня? Тимми мне говорил, что люди в такие мгновения видят свой самый страшный кошмар. Но в ее глазах не было страха.
