Ирина Ангара - Мертвые тоже хотят жить (СИ)
Интересно, почему Зинаида Алексеевна? Почему не спросить у меня?
И пока сиделка отчитывалась о проделанной работе и моих перспективах, я рассматривала «маму». При ближайшем рассмотрении были видны еле уловимые морщины возле глаз и губ, в остальном же лицо женщины неуловимо напоминало маску. Холодную и бесстрастную.
— Мило, — маска развернулась ко мне. — Детка, я конечно рада, что все обошлось, но все же, как тебя угораздило оказаться в той машине? Ты же была с Глебом?
Неопределенно пожав плечами, опустилась ниже, буквально зарываясь в простыни.
— Но ничего, Глеб мальчик ответственный, ты бы видела как он переживал…
Пока «родительница» рассказывала о переживаниях хорошего мальчика, я тихонько вздыхала и поглядывала на дверь. Вот вроде и забота проявлена и участие, но мне почему-то казалось это все ужасно наигранным и ненастоящим.
очередная улыбка на очередную банальность, сказанную «мамой» дрогнула, когда в палату зашел представительный мужчина. Обернувшись на скрип двери, родительница, поджав губы, недовольно произнесла:
— Володя?
Разглядывая вновь прибывшего, отметила невысокий рост, стильную короткую прическу и отлично сшитый костюм, скрывающий небольшой живот. В свою очередь рассмотрев меня, лежачую на кровати, он чуть улыбнулся, и в глазах что-то на мгновение дрогнуло, в следующую же минуту я готова была поклясться, что все это показалось. И улыбка и неизвестная эмоция. Холодные, цепкие глаза стального цвета переместились на посетительницу и еще больше похолодели.
— Алика…
— Сюрприз! — полные губы женщины растянулись в искусственной улыбке. — Ты же не думал, что я брошу дочь в таком состоянии?
— Нет, — мужчина хмыкнул и снова посмотрел на меня. — Значит очнулась. Хорошо. Я уже поговорил с врачом, можно перевозить.
— Куда? — выдохнув, перевела непонимающий взгляд на мать.
— Когда успел? — та приподняла брови и, недовольно процедив, поправила край юбки.
— Видимо пока ты занималась своими делами. И заметь, у меня дел намного больше.
— Да, да, да! — брюнетка закатила глаза. — Знаю я твои дела, постыдился бы.
— Алика! — голос мужчины зазвучал угрожающе.
— А что такого? Манюня взрослая девушка, сама уже невеста.
При звуках моего имени мужчина поморщился:
— Вот именно, взрослая, Мария! Но никак не Манюня! Что за кошачья кличка?
— Манюнечка не против, да детка? — на мне скрестились два взгляда и оба крайне недовольные.
Я же только и смогла, что сжать зубы и едва слышно ими скрипнуть. В голове начинало постукивать, а в горле образовался неприятный горький ком. Мне хотелось прекратить этот балаган, и я не придумала ничего лучше, чем сказать:
— Голова болит.
— Это ты виноват, — тут же взвилась «родительница». — Ты разве не понимаешь, ее нельзя никуда перевозить!
— У Покровского ей будет лучше. Там лучшие…
— Нет! — сжав руками голову, я зажмурилась и тихо прошептала: — Нет…
Только не к Покровскому. Лучшие врачи? Да… Видела я тех врачей. Нет уж.
— Манечка?
— Мария!
— Нет! — распахнув глаза, замотала головой. — Не хочу!
— Мария, ты не понимаешь! Как твой отец я имею…
— Нет! — перебив мужчину, повторила: — Не хочу! Я останусь здесь.
— Это не целесообразно, — мужчина, отец(?), нахмурился и бросил на родительницу недовольный взгляд. — Алика! Там действительно лучше.
— Может быть, но Манечка не хочет.
— А ты и рада?
— Причем тут это? — брюнетка хмыкнула. — Хочет оставаться здесь, пусть остается.
— Здесь? — родитель окинул стены больницы презрительным взглядом. Я тоже решила посмотреть по сторонам. Больница как больница. Стандартная. Крашеные зеленым стены, окно с чуть облупленной белой краской. Моя койка, не очень удобная, но лучше здесь чем у Покровского, и точно лучше здесь, чем на кладбище. Точно лучше здесь, тут Макс, пусть через несколько стен, но почти тут, а значит я уже не одна.
— А что такого? — возмутилась родительница. — Поменять кровать, установить телевизор. Хочет, пусть остается. Да и тебе выгодно…
На последних словах она едко улыбнулась и добавила:
— Ближе к народу.
— Алика… — имя жены мужчина практически прорычал. Или бывшей жены? Ибо жить в таких отношениях… Нет, я бы не смогла. — Хорошо!
— Ты поймешь, что я права. Как только подумаешь.
— Я думаю…
— Конечно, я и не сомневалась, — поправив прядь волос, она поднялась со стула и поморщилась. — Стул тоже заменить, этот ужасен.
— А не проще ли тогда заменить больницу?
— Манюня не хочет. Да детка?
Рассматривая «родителей», я все никак не могла понять, в какую игру они играют, что за противостояние у них. И главное, каким боком тут замешана я? Вернее ушедшая Маша?
Тяжело вздохнув, прикрыла глаза. Я не хотела их видеть. Совершенно чужие люди. Со своими амбициями и надеждами. Чужие. Так зачем они тут?
— Я устала.
— Конечно, детка, я позову Зинаиду Алексеевну, — «мать» наклонилась и, поцеловав меня в лоб, мазнула по щеке выбившейся прядью волос, имеющих сильный сладковатый аромат, — Отдыхай. Володя?
Показав отцу глазами на выход, она тонко улыбнулась.
— Хорошо, — кивнув в ответ, мужчина подошел ближе и попытался поправить одеяло. Потом неловко похлопав меня по ладони, вздохнул и пробормотал: — Выздоравливай, приду позже.
Да уж. Выздоравливай.
Мысленно хмыкнув, скривилась: родственнички! И вроде бы и не было ничего из ряда вон выходящего, просто обеспокоенные родители пришли проведать своего ребенка, но почему тогда так муторно? Почему хочется заорать и забаррикадировать дверь, чтобы в нее уже наверняка никто больше не вошел: ни непонятный Глеб, ни сострадательная, ворчливая баб Зина, ни «родители». Только Макс. Да. Единственное светлое пятно — это брат и хотя бы ради него дверь придется оставить открытой.
Грустно хохотнув, вспомнила Максима. Он пришел почти сразу же, как только в трубке послышались гудки. Взъерошенный, небритый, в футболке и спортивных штанах, наверняка мама озаботилась его гардеробом и принесла все самое необходимое.
Распахнув дверь, он сделал несколько шагов и застыл, с неверием вглядываясь в мои глаза.
— Молодой человек! — вскочившая баб Зина загородила обзор и, приняв свою излюбленную позу руки в бока, грозно отчитала брата: — Вы что тут забыли? Покиньте помещение, пока я не вызвала охрану!
С силой прижатый к щеке телефон упал на кровать, оставляя после себя отчетливый покрасневший прямоугольный след. Шмыгнув носом, прогундосила:
— Баб Зина?
