Рик Янси - Ученик монстролога. Проклятье вендиго
Джон Чанлер сидел у окна в кресле-качалке. Предвечернее солнце омывало его лицо тусклым светом — так иногда светятся покойники в гробах. Для начала я заметил, что он, как и доктор, выбрит и подстрижен. Его лицо округлилось, и из-за этого глаза казались меньше и смотрелись более пропорционально. Разумеется, он все еще был страшно худым. Голова, как казалось, не очень уверенно держалась на тонкой длинной шее.
— А, привет! — мягко окликнул он, приглашая мне подойти поближе жестом руки с наманикюренным ногтями. — Ты, должно быть, Пеллиноров Уилл Генри! Думаю, нас надлежащим образом не представили друг другу.
Его рука была холодна как лед, но пожатие было крепким.
— Я Джон, — сказал он. — Я очень рад познакомиться с тобой, Уилл, и я счастлив, что ты в добром здравий. Пеллинор говорил мне, что тебе нездоровится.
— Да, сэр, — ответил я.
— А теперь тебе гораздо лучше.
— Да, сэр.
— Рад это слышать! — Его глаза утратили Желтизну. Когда я последний раз смотрел в эти глаза, они горели золотым огнем.
— Ты выглядишь точно как он, — мягко сказал Чанлер. — Как твой отец. Поразительное сходство.
— Вы знали моего отца? — спросил я.
— О, все знали Джеймса Генри. Он практически ни на шаг не отходил от Уортропа. Ужасная потеря, Уилл. Я тебе сочувствую.
В последовавшем неловком молчании мы смотрели друг на друга через пространство, которое казалось гораздо больше, чем те несколько футов, которые нас разделяли. В нем была какая-то странная пустота и странная плоская манера речи: он говорил как плохой актер, читающий по бумажке, или как человек, зазубривший слова на языке, которого он не знает.
— Уилл Генри, — сказал доктор, — Джон хотел тебя поблагодарить.
— Да! Пеллинор говорит, что ты оказал неоценимые услуги для моего спасения.
— Это был доктор Уортроп, — быстро сказал я. — Он спас вас от Джека Фиддлера и он нес вас, сэр, всю дорогу. Он вас нес многие и многие мили и…
— Уилл Генри, — сказал доктор. Он слегка покачал головой и одними губами беззвучно произнес слово «нет».
— Вот так! Ты действительно сын своего отца, Уильям Джеймс Генри! Всегда рад быть к его услугам, всегда считаешь за честь находиться в его августейшей компании, и так далее, и так далее. — Он повернулся к моему хозяину. — Какое волшебство ты практикуешь на своих подчиненных, Пеллинор? Почему они не видят в тебе того, кто ты есть на самом деле: старого брюзжащего ретрограда?
— Может, это как-то связано с тем обстоятельством, что моя компания действительно августейшая.
Чанлер рассмеялся, и при этом глубоко в груди у него что-то задребезжало. В результате на подбородок набежала слюна, которую он вытер тыльной стороной ладони.
— Вот в чем была моя главная ошибка, — сказал он. — Мне надо было взять в экспедицию тебя, Пеллинор.
— Я бы отказался.
— И даже в память о прошлом?
— Нет, Джон.
— Знаешь, это неважно, что я потерпел неудачу. Старик все равно не отступится.
— Я готов иметь дело с фон Хельрунгом.
— А знаешь, кто всему виной? Этот чертов ирландец Стокли.
— Стокли? Кто это?
— Или Стокман… Стиклер… Стоукер… Стокер? Не понимаю, в чем дело. Мозги мхом засорились, что ли. Его имя Абрахам, но по имени его не называют.
— Никогда не слышал такой фамилии, ни одного из вариантов. Он монстролог?
— Бог мой, нет. Он из театра. Из театра, Пеллинор! Познакомился со стариком через своего патрона, британского актера, как бишь его зовут — Гарольд Лернер?
Уортроп покачал головой.
— Понятия не имею, Джон.
— Он очень известный. Королева произвела его в рыцари, и все такое. В прошлом году был здесь на гастролях и… Генри! Это его имя. Сэр Генри…
— Ирвинг?
— Точно! Сэр Генри Ирвинг. Стикман его личный секретарь или что-то в этом роде[10]. Сэр Генри представил его фон Хельрунгу, и с тех пор они так близки, как две горошины в стручке.
— Как воры, — сказал доктор. — Выражение такое: близки как воры.
— Да, я знаю. — Лицо Чанлера потемнело. — Я оговорился, профессор. Но все равно большое спасибо, что вы меня поправили… — Он посмотрел на меня. — Он и тебя тоже так поправляет, я и без тебя знаю.
— И что, этот личный секретарь сэра Генри убедил фон Хельрунга в существовании вендиго? — с сомнением спросил Уортроп.
— Разве я это говорил? Ты меня не слушаешь. В голове тщеславного человека нет места для чужих мыслей — запомни это, малыш Билл! Нет, я не думаю, что Стокман отличает вендиго от, скажем, уэльсца. Но он просто одержим всем монстрологическим — даже собирается написать об этом книгу!
Доктор поднял бровь.
— Книгу?
— Он к тому же честолюбивый беллетрист. Помешан на оккультизме, туземных суевериях и всяких таких вещах.
— Которые не имеют к монстрологии никакого отношения.
— То же самое я говорил старику! Но он что-то забуксовал; знаешь, в последние пару лет он начал допускать ошибки. А этот Строукер не оставляет его в покое. Он сейчас вернулся в Англию и засыпает фон Хельрунга письмами с, как он говорит, «показаниями свидетелей», выдержками из личных дневников и так далее. Фон Хельрунг кое-что мне показал. Я ему сказал: «Вы не должны доверять этому человеку. Он из театра. Он писатель. Он все выдумывает». Ну а старик не слушает. Он поддается ирландцу, пишет этот чертов доклад для конгресса и просит меня поехать сюда — потому что, если доказать существование одного, это придаст доверия идее существования другого.
— Другого, — отозвался доктор.
— Носферату. Вампира. Любимый проект этого чертова ирландца.
— И Meister Абрам посылает тебя, чтобы ты привез его североамериканский эквивалент, — сказал Уортроп. — Полное безрассудство, Джон. Почему ты согласился?
Чанлер отвернулся. Какое-то время он молчал. А когда ответил, то так тихо, что я едва расслышал.
— Это не твое дело.
— Ты мог бы отказаться, не обидев его.
Луковицеподобная голова вскинулась к нему, вены на длинной шее надулись, и глаза Джона Чанлера загорелись гневом.
— Не говори мне об обиде, Пеллинор Уортроп. Ты и понятия не имеешь, что это такое. Разве тебя когда-нибудь заботили его чувства — или чьи-либо чувства вообще? Ты когда-нибудь пролил хоть одну слезу о другом человеке? Назови мне хотя бы один случай за всю твою никчемную жизнь, когда тебе не было наплевать на кого-нибудь, кроме самого себя.
— Не было нужды, — спокойно возразил мой хозяин. Казалось, его не смутил этот взрыв ярости. — И меньше всех в этом нуждался ты, Джон.
— А, ты об этом. Какой же ты лицемер, Уортроп. Конечно, лицемер, для любого другого объяснения ты слишком умен. Ты прыгнул тогда в реку из непомерного тщеславия и эгоизма. «Какое несчастье, этот бедный трагический Пеллинор!» Жаль! Жаль, что ты тогда не утонул.
