Страшные истории для бессонной ночи (сборник) - Вдовин Андрей
Моя любовь снова пришла ко мне. Я обернулся, распростер объятья, что столько лет хранили тепло и теперь готовы были его подарить. По морщинистой щеке скользнула слеза. Я вытер ее в спешке и протянул руки, готовясь танцевать последний вальс. Она положила одну руку на мое плечо, а другую — в ладонь. Улыбалась, не тая печали.
Медленно мы поплыли по тропинке. Осторожные движения, хрупкое равновесие, поворот, другой. Теперь никто не боялся упасть. Мы танцевали осенний вальс, кружились, и смех разносился по всей долине. Вместе с нами кружилась листва. Скрывала от посторонних глаз, образуя вокруг странной пары вихрь. Больше нас ничего не держало в этом месте. Мы танцевали и наслаждались каждым движением, каждым вдохом. Танцевали, пока не смолкли наши шаги.
Мария Роше. Суженый из могилы
Элла — старая дева. Элле двадцать четыре. Черты ее миловидны, стан тонок, глаза глубоки, ложатся волной на плечи темно-русые пряди, когда она их не скручивает в безрадостные пучки. У Эллы доброе сердце, а нрав покладистый, кроткий, и, будь она чьей-то избранницей, их ждал бы счастливый союз, но есть у нее всего один существенный недостаток, и он не позволит ей познать сладость супружеских уз.
Семь лет назад variola vera [17] унесла жизни матери, братьев, отца. Эллу она пощадила — но лишила ее лица: прежде нежная кожа выглядит так, словно картечью стреляли в упор. Элла в ту пору едва вышла в свет — и вот от нее отвернулся двор: на выжившую и мужчины и дамы глядят с отвращением, никому бедняжку не жаль. В доме завешены все зеркала, на прогулках спасает вуаль. Год за годом идет, а женихи все мимо, к другим, и приданое их не прельщает — к сожалению, с ним придется брать и невесту и с этой уродиной жить. Что, если она умудрится и детей рябых наплодить?..
Куда бы Элла ни шла, следом толпы зевак, и смех их похож на лай: тычут пальцами, шепчутся, ждут, не поднимет ли ветер вуали край, чтобы крикнуть: «Чудовище!» — и громко захохотать… Элла долго терпела, но однажды устала ждать, продала особняк кому-то из дальней родни и с двоюродной теткой-вдовой переехала коротать свои дни от столицы подальше — в коттедж посреди лесов, где с холма виднеется море серою полосой, где рядом церковь, скромный сельский приход, преподобный с супругой — мистер и миссис Тротт, а дальше — старое кладбище вдоль дороги на Йорк.
Маленький дом, двое слуг, на окне — свечи огонек. Тетка вечно зябнет и кутает плечи в шаль. Дни идут… Элла вновь надевает вуаль, и выходит одна, и бредет до холма и вниз, прямо к морю, где дует прохладный бриз. С высоты обрыва глядит, как лижет скалу волна, как под ней зияет манящая, темная глубина. Легкий плеск — и бегут по воде круги…
Элла стоит на краю и шепчет: «Господи, помоги!»
Пульс стучит — оглушающий шум в ушах. Все закончится, стоит лишь сделать шаг. Она смотрит в небо, ищет в тучах просвет: «Боже, Боже, я чуда жду столько лет! Одиночество беспросветное точит душу, как гниль. Я хочу любить и чтоб кто-то меня любил, чтобы детский смех в нашем доме старом звучал… Что ж ты молчишь? Впрочем, ты же всегда молчал…»
Элла горько вздыхает и уходит чуть погодя. Подсыхают на вуали то ли слезы, то ли брызги, то ли капли дождя. Не спеша возвращается к тетке ворчливой и теплому очагу. Ветер с севера дует, быть скоро земле в снегу. В октябре дни короткие, рано ложатся спать, вот и Элла забирается с книгой в кровать, но глаза слипаются — девушку тянет в сон, где впервые, как наяву, ей является он — высокий и стройный, с бархатом карих глаз. Руку подал с поклоном, и она ее приняла, затаив дыхание. Медленно с ним вдвоем по аллее пошли, разговаривая обо всем на свете: о прочитанных книгах, трофеях на последней охоте, о волшебных рассветах, коварных феях, живущих в холмах и на болоте зажигающих огоньки, ведущие в самую топь… А вокруг цветут маки и васильки, он набрал ей букет полевых цветов, и Элла смущенно в ярких соцветиях прячет лицо. Он улыбается ей. У него на пальце кольцо — золотое, старинное: роза и спящий лев. Он снимает его и, видимо осмелев, встает на одно колено…
Элла с трудом разлепляет ресницы. Уже рассвело, за окном каркают вороны — а ей чудится соловьиная трель. Одурманенная видением, девушка покидает постель и по комнате мечется, прижимая руки к груди: «Мое счастье нежданное, умоляю, не уходи! Возвращайся, желанный мой, каждую ночь ко мне. Если наяву не судьба, будем вместе хотя бы во сне…»
С той поры, стоит Элле закрыть глаза и отправиться в царство грез, незнакомец встречает ее, и все у них там всерьез: он руки попросил, и она ответила «да», подарил нить жемчуга белого в три ряда — значит, точно не беден. Кольцо скрепило обет: лев и роза на безымянном пальце сияют, и нет в целом мире счастливее Эллы…
«Да что с тобой? — беспокоится не на шутку пожилая вдова. — Ты как будто под властью темного колдовства: вроде здесь сама, а мыслями далеко, вроде на ночь пьешь теплое молоко, а в глазах поутру — хмельной, сумасшедший блеск… Не причащалась давно, вот тебя и попутал бес!»
В воскресенье они на исповедь вместе идут. Преподобный Тротт каждой выделил пять минут: тетку выслушал и, зевнув, отпустил грехи, Элле строго сказал: «Не читайте на ночь стихи! Романтичные бредни терзают и ум, и плоть. Помолитесь лучше, как нам велел Господь».
Под вуалью пряча улыбку, Элла вернулась домой. Горячо помолилась — о встрече очередной — и ускользнула в мир, где молодой кареглазый бог целомудренным поцелуем ее губы впервые обжег…
Морфеева нареченная, придуманная невеста, она бы и дальше жила, не находя себе места в реальной жизни, по неведомому тоскуя, считая часы до ночи, до нового поцелуя… Но однажды ей снится река и крутой обрыв. Он стоит на краю, молча голову наклонив. Ветер треплет темные кудри. Элла бежит к нему. Женский голос шепчет ей вслед: «Вам вместе не быть!»
«Почему?!»
Его кожа бледна, а глаза черны и пусты. Он шагает вперед — и падает с высоты. Элла кричит… и, очнувшись в постели, слышит собственный стон. Перед глазами — лицо мужчины, который в нее влюблен, его обреченный, прощальный, тоской наполненный взгляд… Элла дрожит в темноте, словно в кровь ей впрыснули яд: что случилось, какие силы решили их разделить? До утра не смыкает глаз, не может ни есть, ни пить — страшный сон терзает ее весь день, словно было все наяву… Тетка сердится и ворчит, за окном дождь хлещет листву, и предвестником важной встречи бежит по стене паук.
Спускаясь на кухню за новой свечой, Элла слышит негромкий стук.
Кто-то робко просится внутрь, не надеясь на милость, впрочем. Оно и понятно: снаружи льет и дело близится к ночи, но не в каждом доме рады поздним гостям и готовы пустить в тепло. Только Элла добра, и на этот раз путнику повезло.
Она отпирает, еще не ведая, кто там за дверью ждет. Темная, согнутая фигура… да это же старая Мод, что живет на краю деревни, редко куда выходя, — рыже-седые патлы висят, намокшие от дождя. Говорят, она ведьма и следом за ней всегда приходит беда. Говорят, у ее сына черный камзол и синяя борода. Говорят, ее дочь ушла под холм и стала сиду женой. Говорят, на Самайн она ночью в лесу пляшет с самим сатаной. Говорят, у нее видали в гостях валашского упыря. Говорят… ну, про одиноких женщин много чего говорят.
Элла ведет ее к очагу, заваривает шалфей и все, что осталось от ужина, ставит на стол перед ней. Старуха кряхтит, с аппетитом ест, лукавы ее глаза: «А что, красавица, ты ничего не хочешь мне рассказать? Вижу, что-то гнетет и пугает тебя — поделись, не держи в себе. Вдруг сумею словом ли, делом помочь разобраться в твоей судьбе?»
Элла горько вздыхает. Красавица? Что ж, Мод, похоже, как крот слепа. Но сердечная тайна уже заплясала на кончике языка: отчего бы не поделиться тем, что душу на части рвет? Если пастырь Господень не преуспел, может, с ведьмой ей повезет?
Та внимательно слушает и качает растрепанной головой: «Подумать только, в какую игру провиденье играет с тобой! И неясно, к худу или к добру… впрочем, скоро мы это поймем. Отвезешь меня домой поутру — подскажу, что делать потом».
