Андрей Дашков - Оазис Джудекка
– Металлическое дерево, – пояснил старик. – Что может быть нелепее? Все равно что призрак, хотя оно просуществует в тысячу раз дольше, чем настоящее. Вещь для истинных ценителей.
Я с сомнением разглядывал «дерево». Самые тонкие проволочки, расплющенные на концах, подрагивали и издавали мертвый серебристый звон.
– Не будешь брать, тогда проваливай. Нечего морочить голову. Сразу видно, что тебе прямая дорога в резервацию святых.
– Скажи, где это, – обреченно проговорил я. – Может быть, ты и прав.
– Конечно, прав, – подтвердил торговец. – Уж поверь моему опыту. На твоем месте побывало столько заблудившихся тупиц… Я всех туда отправил. Еще ни один не вернулся.
– Давай, не теряй времени!
– Время! – воскликнул старик. – Как бы я хотел его потерять!.. Говоришь, хочешь в резервацию? А что там интересного? Довольно скучное местечко.
– Не тяни.
– Ну смотри, я предупредил. С тебя три дыхания.
– Бери.
…Он поманил меня в угол, впустил за стойку, подвел к черной ширме, подмигнул и хлопнул по плечу:
– Шагай.
Я отдернул ширму и погрузился в загадочную клубящуюся темноту…
39
ФРАГМЕНТЫ ПАМЯТИ: ЧЕЛОВЕК ЗАБЛУДИВШИЙСЯ
Вообще-то, Лоун редко страдал от бессонницы. Но время от времени случались ночи, когда заснуть было невозможно. Ночи работающего проклятия, ночи сгустившегося страха, ночи, в которых орали демоны… Одна из таких ночей наступила на одиннадцатый день его пребывания в Монсальвате.
Он долго ворочался на огромной кровати, покрываясь пленкой липкого пота. Чужая роскошная спальня внезапно показалась ловушкой, где были заперты призраки всех тех, кто здесь совокуплялся, умирал, рожал и видел кошмары, всех, кто оставил частицу себя в этом ветшающем доме за сотни лет его существования. Они тоже почуяли присутствие постороннего, который пока ничем не заплатил за то, чтобы обрести покой под крышей странной обители. Они были аристократами духа, истинными снобами по отношению к еще живущим. Деньги, это смехотворное изобретение человечества, а также плоть ничего не значили для них. Они питались эфемерными вещами – страхом, подозрениями, коварством и ненавистью, но, на худой конец, годились вера и любовь.
Под их натиском Лоун начал сомневаться, что сумеет продержаться до утра и при этом остаться прежним. Голый и возбужденный, он вскочил с кровати и отправился к Дезире. Отсутствие одежды его ничуть не смущало – Дез видела его во всевозможных ситуациях. При ней он блевал в сортире, занимался мастурбацией и трахал несовершеннолетнюю девственницу, нимфетку из школы при женском монастыре.
Дезире могла находиться в отведенной ей смежной спальне, но не обязательно. Он ни разу не застал ее спящей – если не считать тех случаев, когда она делала вид, что спит. Она была гардом без слабых мест, идеальным муляжом. Как ни странно, он принимал это совершенно спокойно и смирился с тем, что некоторые вещи навсегда останутся совершенной загадкой. Он смеялся, когда читал измышления об инопланетных монстрах, захватывающих человеческие тела или обладающих способностью к антропоморфным превращениям. В случае с гардами человеческий разум оказывался бессильным. Тут было нечто гораздо более жуткое, целиком лежащее за гранью понимания и потому не внушавшее ни страха, ни отвращения. Некоторые самоуверенные глупцы полагали, что «изучают» гардов; на самом же деле это напоминало бы попытки инфузорий изучать существ по ту сторону микроскопа…
Сегодня сестричек не было слышно – ни ангельского пения, ни сумасшедших воплей. Между тем луна всплывала над заброшенным дичающим парком. Лоун уже знал, что безумная Сальвати чаще всего воет именно на полную луну. Окрестные жители из числа самых темных поговаривали про оборотня. Кажется, на их убогое воображение повлияла старая легенда, распространенная в здешних местах. Во всяком случае, Лоун боялся чего угодно, только не клыков голодной волчицы.
Он открыл изящную дверь на бесшумных петлях, словно созданную для проникновения любовника, и замер на несколько секунд. Лунный свет падал в спальню через два высоких окна. На полу образовались искаженные силуэты двух сияющих башен. Дез сидела в кресле с открытыми глазами. Лоун не сомневался, что она не меняла позу уже несколько часов и не изменит до утра, если не случится ничего из ряда вон выходящего. К этому пора было привыкнуть, но при виде «отдыхающей» Дезире Лоуна всякий раз сковывал ледяной панцирь.
Его бессонница ее нисколько не беспокоила. Он глядел в ее опустевшие глаза, которые превратились в миниатюрные лунные моря. Чернота вытекла из них, и теперь они как будто были равномерно припорошены золотистой пылью. Он пытался понять, что означает этот ее не-сон, эта бессознательность, это отсутствие. Может быть, вместе с нею изчезал гнетущий, подавляющий бег времени, переставали действовать законы обыденной жизни, подлунный мир выворачивался наизнанку, выставляя напоказ свое кишевшее демонами чрево, и паутина черной магии затягивала звенящую от тревоги и восторга ночь…
Волшебное состояние. Такое впечатление, что даже мертвые предметы участвуют в тайной оргии, но чтобы проникнуть за незримый занавес, надо стать лунатиком, забыть обо всем, забыть о прежней жизни и о том, что существует день и солнечный свет. Сомнамбулы – летучие голландцы ночей – проплывали мимо Лоуна в океане тьмы; он ощущал их присутствие, движение их теней, похожих на облака в черном беззвездном небе; стены и земная твердь не были для них преградой; они свободно скользили, не заходя в гавани реальности и держась вдали от оживленных трасс, по которым ползли неуклюжие лайнеры обычных человеческих сновидений…
Он вернулся к себе и прижался лбом к зеркалу, чтобы ощутить прохладу и твердость стекла. Ему показалось, что лоб проваливается в податливую прозрачную массу, и Лоун инстинктивно отшатнулся. «Началось! – подумал он, охваченный легкой паникой, но одновременно испытывая неописуемую радость. – Или я наконец сошел с ума, или мир впервые изменился наяву…» В любом случае искажение обещало приключение. Странствие без всякой химии.
Вырвав голову из желеобразного зазеркалья (первая маленькая победа? – сегодня кому-то определенно не удастся полакомиться деликатесом из его мозга!), Лоун наскоро натянул джинсы и майку, надел кроссовки и вышел в длинный изгибающийся коридор, стены которого были явно перегружены старыми картинами. Большинство полотен потемнели от времени. На них падал лишь слабый, дважды отраженный от стен свет лампы, горевшей где-то на лестнице.
За первым же поворотом Лоуна ожидал сюрприз. Навстречу ему крадучись шел мужчина в нелепой полувоенной одежде, вооруженный как минимум пистолетом и ножом. Человек двигался совершенно бесшумно. Лоун отпрянул за угол, однако незнакомец обладал куда более быстрой реакцией. Через мгновение он уже не был и незнакомцем – Лоун разглядел и узнал его лицо, заросшее многодневной щетиной и отмеченное нездоровой бледностью. Прежде чем от этого лица осталась половина, Лоуну показалось, что человек потянул носом воздух, словно принюхиваясь к чему-то. Потом произошло нечто странное. Белое пятно было пересечено плоскостью стены – так луна прячется за башню. Еще через мгновение оно исчезло целиком.
