Энн Райс - Меррик
Мы простояли у дверей в спальню еще три четверти часа. Кто-то сказал, что соседи хотят зайти, чтобы попрощаться.
Сначала Меррик была против этого. Она рыдала, прижавшись к Эрону, и приговаривала, что ей никогда не найти Холодную Сандру и что той давно следовало бы вернуться домой.
* Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь.
Нам всем было мучительно видеть, как страдает ребенок. Священник то и дело подходил к Меррик, чтобы поцеловать ее и ласково похлопать по плечу.
Наконец пришли две молодые цветные женщины, обе светлокожие, но с явными признаками африканского происхождения, и принялись готовить Большую Нанэнн к погребению. Одна из них взяла за руку Меррик, подвела к крестной и велела закрыть ей глаза. Меня эти две женщины искренне восхитили. И дело было не только в великолепном цвете их кожи или блеске глаз. Меня поразила их старомодная церемонность, простые шелковые платья с украшениями, словно предназначенные для обычного визита, и торжественность, с какой они совершали этот маленький ритуал.
Меррик послушно подошла к кровати и двумя пальцами правой руки опустила веки усопшей. Эрон вышел ко мне в вестибюль.
Потом вышла Меррик и сквозь рыдания спросила Эрона, может ли он подождать, пока женщины обмоют Большую Нанэнн и сменят постель. Разумеется, Эрон ответил, что мы сделаем все, как она пожелает.
Мы прошли на другую половину дома, в довольно строго обставленную гостиную. Мне невольно вспомнилась гордая похвальба старухи. Гостиная соединялась аркой с большой столовой, и в обеих комнатах было много чудесных дорогих вещей.
Над каминами, отделанными резным белым мрамором, висели огромные зеркала, мебель из красного дерева тоже стоила немалых денег.
Кое-где на стенах мы увидели потемневшие изображения святых, а в огромном серванте – изобилие посуды из костяного фарфора, украшенного старинным узором. Помимо всего в гостиной стояли несколько больших светильников с тусклыми лампами под пыльными абажурами.
Мы могли бы разместиться с удобствами, если бы не удушающая жара: хотя в некоторых окнах были выбиты стекла, в пыльную тень комнаты проникала только сырость. Вслед за нами в комнату вошла молодая женщина – еще одна красавица с экзотичным цветом кожи, одетая так же скромно, как и другие. Она несла стопку сложенной черной ткани, чтобы закрыть зеркала, и небольшую лесенку. Мы с Эроном в меру сил помогли ей.
После этого она закрыла клавиатуру старинного пианино, которое я до той минуты даже не заметил, а затем подошла к большим часам в углу, открыла стеклянную створку и остановила стрелки. Только когда тиканье часов прекратилось, я осознал, что до той минуты вообще его слышал.
Перед домом к тому времени уже собралась целая толпа людей всех цветов кожи.
Наконец скорбящим было позволено войти в дом, и длинная процессия медленно двинулась внутрь. Убедившись, что Меррик, занявшая место в изголовье кровати, успокоилась и теперь испытывает лишь глубокую грусть, мы с Эроном ушли в глубину сада.
Люди входили в комнату, приближались к изножью кровати, а затем покидали дом через черный ход и попадали на боковую дорожку в саду, откуда на улицу вела небольшая калитка.
Помню, на меня произвело большое впечатление то, что вся церемония происходила в благоговейной тишине. Потом, к моему удивлению, стали прибывать машины и по ступеням начали подниматься элегантно одетые люди – опять же всех цветов кожи.
Одежда на мне стала неприятно влажной и липкой от жары. Несколько раз я заходил в дом, чтобы удостовериться, все ли в порядке с Меррик. В спальне, гостиной и столовой включили несколько кондиционеров, и в комнатах постепенно воцарилась прохлада.
Зайдя в дом в очередной раз, я увидел, что фарфоровая ваза на алтаре доверху заполнена двадцатидолларовыми купюрами – присутствующие жертвовали деньги на похороны Большой Нанэнн.
Что касается Меррик, то она, оцепеневшая от горя, почти бесстрастно кивала каждому визитеру.
Шли часы, людской поток не иссякал. Процессия протекала в той же уважительной тишине, люди заговаривали между собой, только отойдя подальше от дома. Официально одетые темнокожие женщины произносили слова с очень мягким южным акцентом, совершенно не похожим на африканский говор.
Эрон шепнул мне, что эти похороны весьма нетипичны для Нового Орлеана: слишком разношерстной была собравшаяся на них публика. И вели все себя слишком тихо.
Я отлично понимал, в чем дело: люди боялись Большой Нанэнн, равно как и Меррик. И специально пришли, чтобы Меррик их заметила. Они оставили множество двадцатидолларовых купюр. Похоронной мессы не было, и все пребывали в недоумении, ибо считали ее необходимой. Но, по словам Меррик, Большая Нанэнн сама от нее отказалась.
Чуть позже, когда мы с Эроном вновь стояли на аллее и с наслаждением курили, на его лице вдруг промелькнуло выражение не то удивления, не то озабоченности. Едва заметным жестом он указал мне на дорогую машину, только что подъехавшую к обочине.
Из машины выбрались новые посетители – белые: молодой человек весьма приятной наружности и строгая с виду женщина в очках с тонкой оправой. Они сразу поднялись по ступеням, намеренно не обращая внимания на болтавшихся поблизости зевак.
– Это белые представители Мэйфейров, – едва слышно произнес Эрон. – Нельзя, чтобы они меня здесь заметили.
Мы поспешно удалились по садовой тропинке, ведущей к задней половине дома, и остановились в тени преградившей нам путь великолепной глицинии.
– Что это значит? – спросил я. – Зачем сюда явились белые Мэйфейры?
– Очевидно, они сочли это своим долгом, – прошептал Эрон. – Право, Дэвид, веди себя потише. Все без исключения члены этого семейства в той или иной степени наделены сверхъестественными способностями. Ты же знаешь, я упорно, но безуспешно пытался установить с ними контакт. Не хочу, чтобы нас здесь видели.
– Но кто они? – настаивал я.
Я знал о существовании пухлого досье на Мэйфейрских ведьм, которое в течение многих лет составлял Эрон. Но для меня, как для Верховного главы, история клана Мэйфейров была всего лишь одной из тысяч других, хранящихся в архивах ордена.
Экзотический климат, странный старый дом, ясновидение старухи, высокие сорняки, ливень, пронизанный солнцем, – все это подействовало на меня возбуждающе. Я разволновался, словно пред нами предстали призраки.
– Семейные адвокаты, – приглушенно сказал он, пытаясь скрыть раздражение, вызванное моей настойчивостью. – Лорен Мэйфейр и молодой Райен Мэйфейр. Они ничего не знают ни о ведьмах, ни о колдовстве, здешнем или городском. Им известно лишь, что эта женщина их родственница. Мэйфейры никогда не уклоняются от исполнения семейного долга, и тем не менее я не ожидал, что они сюда явятся.
