Сьюзен Хилл - Туман в зеркале
Я просыпался со все большим волнением и энтузиазмом, которого хватало на несколько часов, а когда мозги мои уставали настолько, что я не мог дальше продолжать работу, я сидел в спокойствии, удовлетворенный тем, что делаю именно то, что нужно, и что я отыскал начало пути в будущее.
Раз или два, когда я прослеживал предпринятые мной путешествия и вспоминал, почему рискнул отправиться в то или иное дальнее и неизвестное место, мне на ум приходило имя Конрада Вейна, но я от него отворачивался: я решил, что не позволю больше увлечь себя туда, — хотя меня по-прежнему приводило в замешательство, что человек, в которого я верил, которым восхищался, обладает и другой, темной стороной натуры. Я хотел забыть о том, какое он на меня оказал влияние, и стыдился, что так долго и так серьезно заблуждался, пусть даже и по неведению.
Но теперь я был самим собой, Джеймсом Монмутом, это были мои путешествия, и история, которую я хотел рассказать, была только моей.
Следующие несколько дней я спокойно работал и каждое утро неизменно отправлялся в библиотеку сразу же после завтрака, как только сэр Лайонел уезжал в Лондон, в свой кабинет судьи. Как он и предсказывал, установленный порядок сделал меня более спокойным и уравновешенным, — силы прибавлялись, голова была ясной, и я снова почувствовал уверенность в себе. Материал на страницах передо мной сначала записывался почти произвольно, непосредственно таким, как приходил мне в голову, но скоро я начал придавать ему форму, приводя в порядок мои мысли и воспоминания. Казалось, я смогу написать две книги: одну о моем детстве и воспитании в Африке и Индии, а следующую — о времени на Востоке.
Погода стояла унылая и часто сырая — еще зимняя, хотя и мягкая, — но я каждый день гулял в парке, наслаждаясь открывающимися видами и красотами пейзажа. А когда сил прибавилось, стал уходить за пределы усадьбы, совершая длительные прогулки по улочкам разбросанных в окрестностях деревушек. Зачастую я возвращался вдоль Темзы, которая протекала, широкая и полноводная, всего в одной-двух милях от Пайра. Обычно меня сопровождала собака Фенни, весьма неспешно гонявшаяся за палкой, которую я ей бросал, — впрочем, она была уже в почтенном возрасте, и частенько ее нелегко бывало заставить покинуть место у камина. Атак я почти никого не встречал.
Я уже неделю работал над книгой, когда к обеду были приглашены несколько друзей и соседей, и в ходе общего разговора коллеге сэра Лайонела случилось упомянуть о своей поездке на север прошлой осенью.
— Я ездил с Мортенсеном, — говорил он сэру Лайонелу, — это человек, готовый отправиться хоть в джунгли. Я не настрелял столько, сколько обычно, но должен признать, мы провели замечательный день на охоте в восхитительных краях. — Он обернулся ко мне. — Вы были путешественником, мистер Монмут, — сказал он, — и, полагаю, чудесные виды вам не в диковинку, но готов поспорить, что ни вы и никто другой не нарисует мне более величественной перспективы, чем те безлюдные края, что простираются вниз от Рукс-Крег и дальше, к Киттискару.
Моя вилка грохнулась на тарелку.
— Киттискар?
Леди Куинсбридж положила ладонь мне на руку, и все четверо в тревоге уставились на меня.
— О боже, что я такого сказал? — спросил коллега сэра Лайонела. — Вы смертельно побледнели.
— Киттискар, — выдавил я наконец. — Вы сказали — Киттискар.
— Ну да.
— Тогда умоляю вас рассказать мне о нем — описать его — показать мне это место на карте — сказать хоть что-то… — Я в волнении привстал со стула. — Я должен знать!
12
— Это, — сказал он, — самая прекрасная и первозданная часть страны. — Он кивнул в сторону сэра Лайонела. — Даже в сравнении с вашей любимой Горной Шотландией вы не могли бы не оценить ее величия. — Мы сидели вокруг стола, дамы уже удалились, и мужчина, который это говорил, Кроуфорд Мейторн, был адвокатом, худощавым, с острыми чертами лица. — Это суровая, поросшая вереском пустынная местность, с округлыми холмами, чьи пологие склоны спускаются к маленьким деревушкам, стоящим большей частью вдоль быстрых потоков, что текут через все эти края. Это страна овец — выносливых мелких созданий, рассеянных по склонам. На много миль там нет ни единого крупного города, людей там тоже немного для такого обширного пространства, а те, что есть, селятся плотно, друг рядом с другом и видят очень мало чужаков — только в разгар лета, когда туда приезжают компании на пикники. Овцы и шотландские куропатки — а еще орлы да порой, на вершине скалы, канюки. — Он с наслаждением закурил трубку. — Говорю вам, сидеть там и наблюдать тени, пробегающие одна за другой по открытым холмам, видеть, как солнечные лучи выхватывают далеко внизу скопления сланцевых кровель, и слышать лишь жалобный плач ветра да блеянье овец… — Он покачал головой.
Я слушал, весь напряженный, выпрямившись на стуле. Он описывал сельскую местность, которую я знал, и когда он говорил, я чувствовал уверенность, что мне это знакомо, я был там, видел это, и все мое существо отзывалось в ответ на его слова. Он еще не рассказал мне про Киттискар, но теперь он повернулся ко мне.
— Я забрел туда как-то раз, — проговорил он. — Обычно я не рискую уходить так далеко от проторенной тропы. Тем не менее однажды я это сделал, это случилось года два или три назад. Боюсь, я мало что ценного могу вам сообщить. Киттискар — крохотная деревушка, не более того, с обычными домами из серого камня… часовня. Гостиница в Рукс-Крег, в миле к востоку.
— Уверен, там есть усадьба.
— Да. Помнится, я видел какой-то знак или воротный столб, но само место — нет. Мы едва не заблудились там как-то раз во второй половине дня — в скверную погоду, при меркнущем свете там бывает довольно мрачно и неприветливо. Но, по счастью, нам удалось выбраться вниз и снова найти дорогу, и она привела нас в Ро-Маклерби. — Он довольно хмыкнул. — Ну, а там, я полагаю, вы выясните все, что захотите, о ком угодно — историю, биографию, новости, сплетни. Это, похоже, популярное место, где останавливаются спортсмены, такие как мы, но в основном там собираются местные жители из окрестности в несколько миль. Мне очень жаль, что я не смогу выбраться туда в этом году. — Он поглядел через стол. — Полагаю, я уже обещал отправиться в Кэрнгормс в обществе Куинсбриджей. — Сэр Лайонел подтвердил это, и разговор вернулся к теме спорта. Минут десять спустя я принес свои извинения — которые, поскольку я был еще не вполне здоров, были с готовностью приняты, — и отправился спать.
Вечерняя беседа глубоко взволновала меня. Мне хотелось укрыться в коконе моей болезни, хотелось быть здесь, в этом доме, огражденным и защищенным от всего, потому что теперь я боялся того, с чем столкнусь, когда отсюда уеду. Описание ландшафта близ Киттискара пробудило во мне воспоминания, и, возможно, если бы я покопался в них более тщательно, то смог бы выманить их на поверхность, но вместо этого я умышленно отворачивался от них, поскольку мне было знакомо разочарование от попыток вывести их на сознательный уровень. Они кружились бы водоворотом, дрейфовали бы совсем рядом, я мог бы уже мельком увидеть их — но лишь для того, чтобы снова потерять, как потерял сквозь туман свое отражение в том зеркале в Элтоне.