Влада Медвденикова - Дети войны
Не спрашивая, я догадалась: «они» — это предвестники Эртаара, четверка с желтыми крыльями. Я чувствовала незримую черту, — мы отправились в это путешествие со своей старшей звездой, Мельтиар в любой миг мог поддержать нас, а предвестники Эртаара были одни. Но казались такими спокойными, собранными. Никому из них не стало плохо от качки, они стояли на палубе, среди канатов и на реях как на твердой земле.
Армельте тоже не пришлось пить черный порошок. Неудивительно, — крылатые воины привыкли скользить по течению небесных рек, привыкли к крутым виражам летающих машин. А я всегда сражалась на земле, и теперь меня укачало, — хотя это еще слабый ветер. Будет сильнее.
Наверное, поэтому Киэнар отговаривал меня плыть. Но я не сдамся, не позволю морю одержать победу.
Армельта ушла, как только вернулся Мельтиар, и теперь он сидел за столом напротив меня, рассказывал о том, что вспомнил. Перед ним была расстелена карта, и он то и дело вглядывался в нее, словно пытался угадать наш путь. Солнце еще не ушло на запад, но в каюте царил полумрак, — свет едва проникал в круглые окошки, черные паруса закрывали небо.
Мельтиар взял меня за руку, — легко, почти отстраненно, — и его чувства поглотили меня. Радость и горечь, уверенность и устремление, — такие оглушительные и сильные, что на миг я забыла, что должна дышать. Как он выдерживает это? Так жестоко — заставить забыть часть жизни и отправить в путь, когда воспоминания едва пробудились. Он должен возвращаться к прошлому посреди враждебного моря. Почему старшие звезды так безжалостны к нему?
Я отодвинула кружку, обеими руками стиснула ладонь Мельтиара, и попросила:
— Расскажи. Какие они?
— Их пятеро, — сказал Мельтиар.
Я слышала ток крови, биение пульса в его руке, сухой и горячей. Чувства пылали сквозь кожу: восторг, преклонение, разочарование, отчужденность. Такие противоречивые чувства к старшим звездам, к высшим звездам? Неужели они столь непостижимы?
Словно отвечая мне, Мельтиар проговорил:
— Это странно. Я вспомнил совсем немного, только самые ранние годы. Но чувства вернулись и из более поздних лет. И…
Он замолк, отвернулся к окну. Был едва различим в полумраке, — волосы затеняли лицо наполовину, черты уже не казались такими резкими, как при свете дня. Корабль качался под нами, вокруг нас, голос волн доносился сквозь деревянные планки стен.
Мельтиар взглянул на меня и заговорил вновь:
— Самые старшие из них — Цэри и Эрэт. У Эрэта седые волосы, но темные глаза. Его легко разочаровать и, кажется, он никогда не хвалил меня. Ильминар его ученик. Он очень красивый, всего на несколько лет старше меня и говорит всегда очень ясно. С ним связано что-то особенное. — Мельтиар закрыл глаза на миг, но почти сразу продолжил: — Я помню его в последние годы. Он смотрел на меня и не видел. Не видел никого вокруг, но взгляд был не пустой. И не такой, как у пророков. Я не могу объяснить. Может быть, вспомню потом.
Я слушала его, и вопросы таяли, не успев превратиться в слова. Все рассказы о тайном этаже, — и то, что говорил Кори, и то, что вспоминал теперь Мельтиар, — походило на сказку, запутанную и странную. Но там, в чертогах тайны — исток нашего света. Сердце нашей силы. Я младшая звезда, но должна попытаться понять.
— Цэри из них самый добрый, — сказал Мельтиар.
Я едва не рассмеялась — такими простыми были слова, словно он на миг вернулся в детство. Мне вдруг стало жаль, что мы не ровесники, что я не знала его двадцать лет назад. Но даже если б мы родились год в год, разве я была бы рядом с ним тогда? Только крылатые звезды учились вместе с Мельтиаром.
Он засмеялся сам, тряхнул головой и пояснил, словно оправдываясь:
— С ним было легко говорить. Или мне так казалось. Он иногда разговаривал со мной подолгу, но я не могу вспомнить, о чем. — Он провел рукой по тыльной стороне моей ладони и, называя имена, поочередно коснулся костяшек пальцев: — Эрэт. Ильминар. Цэри. Эйяна. Эйяна — ученица Цэри. Она старше меня лет на двадцать. Она как картинка из книги со сказками забытых времен. У нее сияющие камни в волосах и сияющий голос. Похожа на легенду и рассказывала мне легенды.
Мельтиар задумался, и я ждала, не смея заговорить, смотрела, как тает свет за круглым окном, как тени движутся, поглощают наш шаткий дом. Наконец, Мельтиар назвал последнее имя:
— Сэртэнэ. Наверное, ровесник Эйяны. Его чувства были скрыты, даже когда он говорил и держал меня за руку. Я помню его браслет, золотой, с синим камнем. Мне казалось, в этом камне магия. — Мельтиар помедлил мгновение и сказал то, что я уже знала: — Кори — предвестник Сэртэнэ.
Я кивнула.
Кори не решался поговорить с этим человеком, и тут нечему удивляться. Как объясниться с тем, чьи чувства скрыты?
И зачем скрывать чувства от собственных предвестников? Но Кори сиял, когда вернулся в лагерь Аянара, был счастлив. У него все хорошо, и это главное.
— Они пели, — проговорил Мельтиар. — Много пели, поодиночке и все вместе. Это было так прекрасно.
Было так прекрасно, но я разочаровался. Его мысль полыхнула, обгоняя слова, затопила багрово-черным пламенем мою душу. Я не помню, почему. Но я вспомню.
И тут же усмехнулся, сказал почти спокойно:
— Кори спрашивал о тебе. Что ему передать?
Я замерла на миг, а потом поняла, о чем он говорит.
Когда мы были одной командой, Кори был предвестником Мельтиара, как и Коул, как и я. И все мы в любой миг могли мысленно позвать лидера, — но тогда я не знала об этом. Кори не потерял эту способность и теперь и пообещал каждый день, пока я буду в море, связываться с Мельтиаром.
Мы плывем совсем недолго, а Кори уже спрашивал обо мне. Мне стало так тепло от этого, что на мгновение я позабыла, что под нами бездна.
— Скажи, что все хорошо, — попросила я.
Мельтиар кивнул, указал на опустевшую кружку:
— Помогло лекарство?
Я прислушалась к себе. Тошнота ушла, осталось лишь далекое мутное чувство, — я подавила его усилием воли и сказала:
— Да.
— Хорошо. — Мельтиар поднялся, отпустил мою руку. — Отдыхай. Твоя смена через три часа.
Он вышел из каюты, и я расшнуровала ботинки, забралась на кровать. Одеяло пахло так знакомо, — городом, домом, родным миром. Я накрылась с головой и не заметила, как заснула.
27
Море бьется о мою душу, пытается найти в ней брешь. Палуба уходит из-под ног, — словно я пьян или блуждаю в зыбком видении, — ветер и волны заглушают все звуки, брызги взлетают выше поручней.
Море рвется ко мне, стремится оживить сны, преследовавшие меня с раннего детства. Сны, где я стоял на скалах над кромкой прибоя, смотрел в грохочущую бездну и видел, как приближаются корабли врагов. Как белые паруса затмевают небо, мчатся на крыльях бури.
