Джонатан Кэрролл - Кости Луны
— И не говори!
А подумай только, что бы с ним было, узнай он, чем мы на самом деле занимались. Боже ты мой!
— И думать не буду. Пошли лучше постараемся сготовить такой обед, чтобы ах, и будем надеяться, Дэнни вернется цел и невредим. Он так не злился, наверно, с самой Италии.
Я принесла Мей из гостиной и усадила на ее высокий стульчик. Затем мы принялись готовить пир горой.
«Люблю его (па-пам) и ничего (па-пам) поделать не мо-гу», — стал напевать Элиот, но, встретив мой взгляд, осекся.
Возвращение Дэнни через полчаса было встречено двумя вздохами облегчения, однако объятий и лобзаний не последовало. Он поставил на кухонный стол пакет и опять вышел.
Я заглянула в пакет. Сердце мое снова разлетелось вдребезги. Бок о бок с упаковкой замороженных шоколадных пирожных притулился свежий выпуск моего любимого журнала. Черт бы его побрал! Черт бы побрал всех этих праведников, способных, едва только рукой двинув или глазом моргнув, заставить вас так остро ощутить собственную неполноценность, бездарность и злобность.
Мне захотелось, размахивая лопаточкой, ворваться в гостиную и выкрикнуть ему в лицо: «Ну зачем ты такой весь из себя правильный? Я же от этого кажусь себе лилипуткой!»
Но я сдержалась и лишь перевернула на сковородке картофельные оладьи.
Обед прошел в молчании, а потом Дэн забил последний гвоздь в крышку гроба — настоял на том, что помоет всю посуду.
Элиот и я сели в гостиной и растерянно уставились друг на друга.
— Может, по телевизору Вебера Грегстона что-нибудь показывают?
Из кухни раздался оглушительный грохот, и Дэнни во всю мочь завопил:
— Мей, нельзя!
Он уронил на пол латку из жаропрочного стекла — и тут же со скоростью, на какую способен только ребенок, который чем-то заинтересовался, Мей схватила зубастый осколок, залетевший к ней на стульчик.
Когда я появилась в дверях, осколок уже глубоко впился в мякоть ее глупой пухлой ладошки, и все было в крови… Мей с интересом разглядывала кровавый ручей, такого она еще не видела.
Дэнни заметил, как я метнулась к ней, и предостерегающе вскинул ладонь:
— Калли, не пугай ее! Давай как можно медленней. Если она испугается, будет гораздо хуже!
Само благоразумие. Пока я осторожно, как на ходулях, ступала через кухню, лицо мое успело перекоситься раз шесть, и все по-разному.
Молодец, малышка! Дай маме посмотреть.
Я чувствовала, как подкатывает истерика, словно тошнота.
Порез был очень глубокий. Бездонная кровящая дыра.
— Дэнни, что будем делать?
— О господи!
Тут-то все и началось. Заполошный вопль появившегося в дверях Элиота напугал Мей до полусмерти, и взрыв не замедлил последовать. Мей подняла истошный визг.
— Элиот, кончай причитать и звони на коммутатор. Скажи дежурной, что случилось, и спроси, где ближайшая станция «скорой помощи» или доктор. Кто ближе.
Элиот замер в дверях, зажав ладонями рот.
— Ради бога, Элиот, шевелись! Каллен, давай ее сюда. Попробую достать и промыть.
Краем глаза я заметила, что Элиота как ветром сдуло. Я извлекла разукрашенную кровью Мей из ее стульчика.
Дэнни перехватил девочку, поднял над раковиной на уровень глаз, широко улыбнулся и задвигал бровями:
— Вот это всем ручкам ручка! А кровищи-то сколько, кровищи! Давай немного помоемся, а?
Улыбка Дэнни ее немного успокоила, но визг поднялся с новой силой, когда Дэнни сунул ручку Мей под струю холодной воды.
— Калли, иди найди чистый платок; да что угодно, хоть тряпку. Главное, чтобы чистую. Я попробую забинтовать.
Элиот ворвался на кухню и сообщил, что ближайший доктор в миле от нас.
— Позвони ему. Узнай, дома ли он.
— Нет, Дэнни, поехали сразу. Мы потеряем…
— Нет! Если его там нет, придется возвращаться. Позвони!
Доктора дома не было, но его автоответчик назвал другое имя. Этот доктор дома был и сказал, чтобы мы немедленно приезжали.
Дэнни перевязал Мей ладонь и на запястье укрепил повязку резинкой, которую я вытащила из волос.
Когда мы сели в машину, Мей разошлась не на шутку. Шок прошел, ей стало больно и ни капельки не нравилось, что мы зачем-то перебрались из теплого дома в холодную машину.
Дэнни велел мне сесть за руль, потому что я знаю дорогу. Опустившись рядом и пристроив Мей на коленях, он стал укачивать ее и напевать на ушко песенки.
Элиот поинтересовался с заднего сиденья, не помочь ли чем.
— Помочь. Пой. Давайте все споем песню. Мей любит, когда мы поем, правда, малышка?
Я покосилась на Дэнни и поняла, что люблю в нем все: будничный запас сил и здравого смысла, а также стратегический резерв для моментов наподобие нынешнего, когда все решают хладнокровие и ясность мышления.
Элиот начал петь. К сожалению. И не прекращал до тех пор, пока мы не выбрались из машины перед домом доктора.
Потом, когда доктор заявил, что мы слишком туго наложили повязку, я была готова послать его… Повязку накладывал мой муж, а Дэнни все на свете делает правильно.
— Познакомься, мам, это Ночное Ухо. Он покажет нам местные достопримечательности.
Мы стояли у ворот нового города, очень похожего на Кемпински: те же башенки, колокольни, многочисленные черные птицы, вьющиеся над высокими каменными стенами. Это был Офир Цик, Город Мертвых. Я ничего о нем не знала — кроме того, что мне решительно не нравилось его название.
Когда — несколько дней назад — мы покинули Кемпински, Пепси уселся на шею мистеру Трейси, и они выдвинулись вперед, держа дистанцию. Наверно, им требовалось обсудить что-то крайне важное, но мне от этого было не легче. Пепси еще очень маленький, и мне казалось, что даже на таинственном острове Рондуа, где кролики достают иллюзионистов из цилиндров, такому крохе рановато взваливать на себя обязанности взрослого мужчины, тем более монарха.
С другой стороны, монархом он станет, только если соберет все пять Костей. Пока что их было всего две, причем одну из них нашла старая, ненужная мама.
Все чаще и чаще я задавалась вопросом, что я тут делаю. Каким-то образом я прибыла на Рондуа. Значит, я только посланник, призванный доставить моего чудо-ребенка нужным людям и сойти со сцены? Нет, против этого свидетельствовала вся логика событий — я должна была познакомить его со зверями, объяснить кое-что о Рондуа, я успокоила его первые страхи после прибытия. Потом нашла первую Кость Луны и показала сыну, как покрыть ее резьбой. И после всего этого я лишь посланник? Может, я и обманывалась — но вряд ли. А тогда — кто? После того как Пепси заслужил столь почтительное обращение Кипучего Пальца и мэра столицы, мне казалось, что мною чем дальше, тем больше пренебрегают, что меня отодвигают на задний план.
