Сара Шепард - Милые обманщицы. Безупречные
17. У папиной дочки есть маленький секрет
Ханна крутилась перед зеркалом в своей комнате, придирчиво оглядывая себя со всех сторон. Должно быть, в витринах молла она видела искаженное отражение – сейчас она выглядела худой и красивой. Хотя… Или ей показалось? Кожа слишком пористая? И не косят ли глаза?
Снова на взводе, она открыла ящик комода и достала огромный пакет чипсов с солью и перцем. Она отправила в рот целую пригоршню, пожевала и на этом остановилась. Послания от «Э» заставили ее вспомнить давно забытую привычку заедать стресс. Нет, она не собиралась этого делать. Тем более в присутствии отца.
Она убрала пакет с чипсами и снова выглянула в окно. Где же он? Прошло почти два часа с тех пор, как мама вызвала ее из молла. Но тут она увидела, как на подъездную аллею, петлявшую среди деревьев, свернул темно-зеленый «Рейнджровер». Автомобиль ловко маневрировал на поворотах – сразу было видно, что за рулем сидел местный, который знал здесь каждую кочку. В детстве они с отцом катались на санках по этой дороге. Он учил ее управлять телом, чтобы не опрокидываться на виражах.
Ханна вздрогнула от звонка в дверь. Карликовый пинчер Кроха яростно залаял, когда раздался второй звонок. Лай стал еще более высоким и нервным, как только звонок прозвенел в третий раз.
– Иду! – проворчала Ханна.
– Привет, – сказал отец, когда она распахнула дверь. Кроха кинулся ему в ноги. – Привет и тебе. – Отец нагнулся и взял собачку на руки.
– Кроха, нельзя! – скомандовала Ханна.
– Да все нормально.
Мистер Марин погладил носик пинчера. Ханна купила Кроху вскоре после того, как ушел отец.
– Ну…
Отец неловко мялся на крыльце. В угольно-сером деловом костюме и галстуке в красно-голубую полоску, он будто приехал прямо с совещания. И долго он собирался так стоять? Ханне казалось забавным приглашать отца в его собственный дом.
– Можно?.. – начал он.
– Зайдешь?.. – в унисон с ним произнесла Ханна.
Отец нервно рассмеялся. Ханна не понимала, хочет ли обнять его. Отец шагнул вперед, и она попятилась, наткнувшись на дверь. Пришлось притвориться, будто она сделала это нарочно.
– Входи, – сказала она, не скрывая раздражения в голосе.
Они стояли в прихожей. Ханна чувствовала на себе его взгляд.
– Я очень рад тебя видеть, – сказал отец.
Ханна пожала плечами. Жаль, что нельзя было закурить – она не знала, куда деть руки.
– Да. Ты хотел взять какие-то финансовые бумаги? Они готовы.
Он прищурился, пропуская ее слова мимо ушей.
– Я все хотел спросить тебя в прошлый раз. Твои волосы. Ты что-то сделала с ними. Они… стали короче?
Она ухмыльнулась:
– Темнее.
Мистер Марин взмахнул рукой.
– Точно. И ты теперь без очков!
– Я сделала ЛАСИК[42]. – Ханна неотрывно смотрела на него. – Два года назад.
– О. – Отец сунул руки в карманы.
– Ты как будто недоволен.
– Нет, – поспешно произнес он. – Просто ты стала… другой.
Ханна скрестила на груди руки. Когда родители разводились, Ханна решила, что это из-за нее, потому что она толстая. Неуклюжая. Уродливая. Встреча с Кейт убедила ее в этом. Отец нашел себе новую дочь, променял дурнушку на красавицу.
После кошмара в Аннаполисе отец еще пытался напоминать о себе. Поначалу Ханна шла на контакт и даже пару раз общалась с ним по телефону – правда, хмуро и односложно. Мистер Марин старался выведать, что не так, но Ханна стеснялась говорить об этом. Постепенно телефонные звонки стали раздаваться все реже, а потом и вовсе прекратились.
Мистер Марин прошел вперед, половицы поскрипывали под его ногами. Ханне показалось, что он оценивал перемены в доме. Заметил ли он, что в прихожей, над столиком в миссионерском стиле, больше не висела черно-белая фотография Ханны с отцом? И что ее место заняла литография женщины в позе йоги «Приветствие Солнцу», которую отец ненавидел, а мама обожала?
Отец плюхнулся на диван в гостиной, хотя никто и никогда гостиной не пользовался. В том числе и он сам. Темная, перегруженная мебелью и безвкусными восточными коврами, она не вызывала ощущения уюта, да еще и пахла чистящим средством «Эндаст». Ханне ничего не оставалось, кроме как последовать за ним и присесть в углу на оттоманку с ножками в виде лап грифонов.
– Как поживаешь, Ханна?
Она поджала под себя ноги.
– Хорошо.
– Я рад.
Снова тягостное молчание. Ханна услышала, как лапки Крохи застучали по полу кухни и он принялся лакать воду из миски своим маленьким язычком. Ей хотелось, чтобы тишину прервало хоть что-нибудь: телефонный звонок, сработавшая пожарная сигнализация, очередное сообщение от «Э» – что угодно, лишь бы освободиться от этой неловкости.
– А ты как? – спросила она наконец.
– Неплохо. – Отец схватил с дивана маленькую подушку с кисточками и рассмотрел ее с расстояния вытянутой руки. – Какие же уродливые эти вещицы.
Ханна могла бы с ним согласиться, но разве подушки в доме Изабель были произведениями искусства?
Отец поднял на нее взгляд:
– Помнишь свою любимую игру? Ты раскладывала на полу подушки и перепрыгивала с одной на другую, потому что пол был раскаленной лавой?
– Пап. – Ханна сморщила носик и подтянула колени к груди.
Он сжал подушку в руках.
– Ты могла играть часами.
– Мне было шесть лет.
– Помнишь Корнелиуса Максимилиана?
Подняв голову, Ханна увидела озорные искорки в отцовских глазах.
– Пап…
Он подбросил подушку в воздух и поймал ее.
– Что, не надо о нем? Это было слишком давно?
Она гордо вскинула подбородок:
– Возможно.
И все же Ханна мысленно улыбнулась. Корнелиус Максимилиан был шуточным персонажем, которого они придумали после просмотра фильма «Гладиатор». Ханна гордилась тем, что ее повели на такой взрослый, жестокий фильм, но кровавое зрелище оказалось невыносимым для десятилетней девочки. Она знала, что ночью не сможет уснуть, поэтому отец решил развеселить ее, сочинив сказочного Корнелиуса. Это был единственный пес – пудель, хотя иногда он становился бостонским терьером, – который мог драться на гладиаторском ринге. Он бил тигров, рвал в клочья других грозных соперников. Он мог все – даже возвращать к жизни погибших гладиаторов.
Так у них появился общий герой – Корнелиус. Они говорили о том, чем он занимается в свободное от боев время, какие ошейники ему нравятся, соглашались с тем, что ему необходима подружка. Иногда Ханна с отцом упоминали о Корнелиусе при маме, и та неизменно спрашивала: «Что? Кто это?» – хотя они тысячу раз объясняли ей, что это шутка. Когда у Ханны появился Кроха, она подумывала о том, чтобы назвать его Корнелиусом, но отказалась от этой идеи. Боли и без того было достаточно.
