Стивен Кинг - Бессонница
Надежно эгоистичен, подумал Ральф. Вот уж истинно странная фраза. Истинно макговернская фраза.
— Бог с ней, с Мэй, — сказал Макговерн. — У меня на языке вертится другой вопрос: что нам делать с тобой, Ральф? Виски не помогло, верно?
— Да, — ответил Ральф. — Боюсь, что не помогло.
— Кстати, прости за каламбур, а ты наливал как следует — по самые виски?
Ральф кивнул.
— Что ж, все равно ты должен что-то сделать со своими мешками под глазами, а иначе ты никогда не закадришь красавицу Лоис. — Макговерн глянул на ответную гримасу Ральфа и вздохнул. — Не смешно, м-м-м?…
— Нет. Долгий выдался денек.
— Извини.
— Все нормально.
Некоторое время они посидели в уютном молчании, наблюдая за прохожими в их части Харрис-авеню. Три маленькие девочки играли в прыгалки на противоположной стороне улицы, на автомобильной стоянке «Красного яблока». Рядом стояла миссис Перрайн, вытянувшись, как часовой, и смотрела на них. Мальчишка в кепке «Ред сокс» [22] с козырьком на затылке прошел мимо них, прихлопывая в такт музыке в наушниках. Двое ребятишек перебрасывались пластиковой тарелкой перед домом Лоис. Лаяла собака. Где-то женщина кричала какому-то Сэму, чтобы он забрал свою сестру и шел домой. Обычная вечерняя симфония, не более того, но Ральфу она казалась какой-то странно фальшивой. По-видимому, причина в том, что в последнее время он здорово привык видеть Харрис-авеню пустынной.
Он повернулся к Макговерну и сказал:
— Знаешь, о чем я подумал прежде всего, когда увидел тебя на парковке у «Красного яблока» сегодня днем? Несмотря на все, что там происходило?
Макговерн отрицательно качнул головой.
— Я подивился, где же твоя чертова шляпа. Панама. Ты показался мне очень странным без нее. Почти голым. Так что давай раскалывайся: куда ты девал свою любимую игрушку, сынок?
Макговерн дотронулся до макушки, где остатки его тонких, как у младенца, белых волос были аккуратно зачесаны слева направо, прикрывая розовый череп.
— Не знаю, — сказал он. — Не смог отыскать ее сегодня утром. Почти всегда, заходя в дом, я не забываю кинуть ее на столик у входной двери, но там ее нет. Наверное, на сей раз сунул ее куда-то еще, а куда — забыл. Подожди еще пару лет, и я буду бродить в нижнем белье, потому что не смогу вспомнить, куда подевал свои портки. Вот тебе обратная сторона прекрасного возрастного опыта, верно, Ральф?
Ральф кивнул и улыбнулся, подумав про себя, что из всех пожилых людей, которых он знал — а он знал по меньшей мере дюжины три по случайным прогулкам по парку (привет-как-дела), — больше всех ныл о своих годах Билл Макговерн. Казалось, он испытывает такое же чувство к своей утраченной юности и недавно прошедшей зрелости, как генерал — к горстке солдат, дезертировавших накануне генерального сражения. Однако Ральф не собирался произносить это вслух. У каждого есть свои маленькие причуды; несколько театральные стенания насчет своего старения — одна из причуд Макговерна.
— Я сказал что-нибудь смешное? — спросил Макговерн.
— Прости?
— Ты улыбался, вот я и подумал, что сказал что-то смешное. — Это прозвучало слегка обиженно, особенно для человека, так обожавшего подкалывать своего верхнего соседа насчет хорошенькой вдовушки с их улицы, но Ральф напомнил себе, что денек выдался трудным и для Макговерна тоже.
— Я вовсе не думал о тебе, — сказал Ральф. — Я думал о том, что Кэролайн любила повторять практически то же самое: что состариться — это все равно как получить плохой десерт в конце прекрасного обеда.
Это была ложь, по крайней мере наполовину. Кэролайн употребляла такую фразу, но пользовалась ей, говоря об убивавшей ее опухоли мозга, а не о старости. Да она и не была такой уж старой — умерла всего в шестьдесят четыре, — и до последних шести или восьми недель своей жизни клялась, что у нее редко выдаются деньки, когда она ощущает больше половины своих лет.
Напротив них три девчушки, игравшие в прыгалки, приблизились к краю тротуара, глянули в обе стороны улицы, проверяя, нет ли машин, потом взялись за руки и, смеясь, перебежали на другую сторону. На одно краткое мгновение ему показалось, что их окружает серое мерцание — нимб, освещающий их щечки, брови и смеющиеся глазки, как какой-то странный очищающий огонек святого Эльма. Слегка напуганный, Ральф зажмурил глаза, а потом снова распахнул их. Серое облачко, которое померещилось ему вокруг трех девчонок, исчезло, и это принесло ему облегчение, но он должен был вскоре хоть немного поспать. Должен был.
— Ральф! — Голос Макговерна раздался, казалось, с дальнего края крыльца, хотя он не двинулся с места. — С тобой все в порядке?
— Конечно, — ответил Ральф. — Просто думал про Эда и Элен, вот и все. Ты догадывался, каким чокнутым он становится, а, Билл?
Макговерн решительно помотал головой.
— Ничуть, — сказал он. — И хотя время от времени я замечал ссадины у Элен, я всегда верил ее объяснениям. Я-то раньше не считал себя чересчур доверчивым человеком, но, быть может, мне придется пересмотреть свое мнение на этот счет.
— Как ты думаешь, что с ними будет дальше? Есть какие-нибудь предсказания?
Макговерн вздохнул и коснулся кончиками пальцев своей макушки, бессознательно ища утерянную панаму.
— Ты ж меня знаешь, Ральф, я — один из длинной шеренги циников. И я полагаю, что обычные людские конфликты очень редко разрешаются так, как это показывают но телику. В реальности они продолжают повторяться, вертясь по убывающему кругу, пока не исчезают окончательно. Только на самом деле они не исчезают по-настоящему; они высыхают, как грязные лужи на солнце. — Макговерн помолчал, а потом добавил: — И в большинстве своем оставляют после себя такой же поганый осадок.
— Господи, — пробормотал Ральф. — Это действительно цинизм.
Макговерн пожал плечами:
— Большинство учителей на пенсии — истинные циники, Ральф. Мы видим, как они приходят, такие молодые, сильные и уверенные в том, что все у них будет иначе. И мы видим, как они создают свои собственные лужи и бултыхаются в них точь-в-точь как бултыхались их родители и предки их родителей. Лично я думаю, что Элен вернется к нему и какое-то время он будет вести себя прилично, а потом он снова отлупит ее и она опять уйдет. Это похоже на одну из тех глупых нескончаемых песенок в стиле кантри, которые заводят в «Ленче у Ники», и некоторым людям приходится слушать такую песенку очень долго, пока они не решат, что с них уже хватит и больше они ее слышать не хотят. Правда, Элен — смышленая женщина. Думаю, ей понадобится всего лишь еще один куплет.
