Энн Райс - Мэйфейрские ведьмы
По пути я также проехал мимо двух небольших строений, очень приятных с виду, в стороне от дороги – за большими садами. А еще я миновал узкую речушку, рядом с которой раскинулось кладбище с мраморными памятниками, на которых были высечены французские имена. Медленно проезжая по мостику, я глядел в сторону кладбища и думал о тех, кто жил и умер в этой дикой стране.
Я столь подробно останавливаюсь на этом, дабы подчеркнуть, что чувства мои были убаюканы красотами, увиденными в пути, равно как и тяжелыми влажными сумерками и бескрайними ухоженными полями.
Неожиданно в конце мощеной дороги мне открылось великолепное зрелище: огромное сооружение, выстроенное в колониальном стиле: покатая крыша с множеством слуховых окошек, террасы, огибающие дом по всей длине, кирпичные колонны, оштукатуренные под мрамор…
Все многочисленные французские окна особняка были снабжены зелеными деревянными ставнями, которые можно наглухо запереть как от неприятельской атаки, так и от штормов.
Подъезжая к дому, я с удивлением отметил, что отовсюду льется свет. Никогда раньше мне не доводилось видеть, чтобы одновременно горело так много огней, даже при французском дворе. В кронах деревьев сияли в изобилии развешанные фонари. Вблизи я разглядел, что окна на обоих этажах распахнуты настежь, открывая взору сверкающие люстры, чудесную мебель и праздничное убранство комнат, расцветившее темноту яркими красками.
Я до такой степени увлекся лицезрением невиданной красоты, что вздрогнул от неожиданности, увидев хозяйку дома, которая вышла к садовым воротам, чтобы встретить меня, и в ожидании остановилась среди цветов – в своем лимонном атласном платье сама словно нежный цветок. Однако суровый и чуть холодный взгляд, которым она меня смерила, разрушил мимолетную иллюзию и сделал ее похожей на рассерженную девочку.
Пока я высаживался из кареты с помощью лакея, она подошла ближе по пурпуровым плитам, и тогда я заметил, что для женщины она очень высока ростом, хотя и гораздо ниже меня.
Я увидел перед собой светловолосую красавицу – так назвал бы ее и всякий другой, но ни одно описание не способно отразить, какой она была в действительности. Если бы Шарлотту увидел Рембрандт, он написал бы ее портрет. Несмотря на свою молодость, она производила впечатление сильной личности с поистине железным характером. Роскошное платье, украшенное кружевом и жемчугами, чересчур смело, как посчитали бы многие, открывало взорам высокую полную грудь, а узкие рукава, тоже отделанные кружевами, обтягивали на редкость красивой формы руки.
Я, быть может, излишне подробен в деталях, но дело в том, что я пытаюсь оправдать собственную слабость, и, надеюсь, ты сочтешь возможным отнестись ко мне снисходительно. Я сошел с ума, Стефан, – только сумасшедший мог сотворить такое. Прошу лишь об одном: когда ты вместе с другими станешь судить меня, прими во внимание все то, о чем я сейчас пишу.
Итак, мы стояли, молча разглядывая друг друга, и мне показалось, что и я и она вдруг испытали странное чувство – ощущение грозящей опасности. Эта женщина, с таким милым и юным лицом, с нежными щечками и губками, с большими невинными голубыми глазами, изучала меня так, словно в душе своей давно уже была мудрой старухой. Ее красота подействовала на меня как колдовские чары. Я по-глупому не мог отвести взгляд от ее длинной шеи, покатых плеч и красивых рук.
В голову мне пришла нелепая мысль: как чудесно было бы сжать ее в объятиях и почувствовать под пальцами упругую плоть. А еще мне показалось, что она смотрит на меня точно так же, как когда-то, много лет назад, смотрела ее мать в шотландском трактире, а я, покоренный ее красотой, сражался с дьявольским соблазном немедленно овладеть ею.
– Итак, Петир ван Абель, – обратилась она ко мне по-английски с едва заметным шотландским акцентом, – вы приехали.
Клянусь тебе, Стефан, это был голос юной Деборы. Должно быть, они часто беседовали по-английски, может даже статься, таковым был их способ сохранять в тайне свои разговоры.
– Дитя мое, – отвечал я на том же языке, – спасибо, что согласились принять меня. Я проделал долгий путь, чтобы увидеть вас, и никакие препятствия не могли бы мне помешать.
Все это время Шарлотта разглядывала меня – холодно и оценивающе, словно я был выставленным на продажу рабом. Она не скрывала откровенного любопытства, тогда как я всеми силами старался завуалировать свой жгучий интерес. Я был потрясен тем, что увидел: тонкий нос, глубоко посаженные глаза, чуть припухлые щеки – в точности как у меня самого. Цвет и структура волос – зачесанных назад и скрепленных большой заколкой – тоже напоминали мои.
Меня поглотила великая печаль. Это моя дочь – сомнений быть не может! И вновь я испытал то же ужасное чувство сожаления, которое впервые охватило меня в Монклеве, и вновь я увидел Дебору – разбитую куклу из белого воска, лежащую на камнях перед собором Сен-Мишель.
Наверное, Шарлотте каким-то образом передалась моя печаль, ибо личико ее на миг помрачнело. Но она, казалось, вознамерилась не поддаваться горю.
– Вы в точности как описывала моя мать, такой же красивый, – произнесла она, удивленно приподняв бровь. – Высокий, сильный, с хорошей осанкой и отличным здоровьем, надеюсь.
– Бог мой, мадам, какие странные слова, – я рассмеялся, испытывая неловкость. – Даже не знаю, как их воспринимать – то ли вы мне льстите, то ли подразумеваете нечто совершенно противоположное.
– Мне нравится ваша внешность, – сказала она, и на ее лице появилась странная улыбка, очень хитрая и презрительная, но в то же время по-детски милая. Она надула губки, как капризный ребенок, – и эта гримаска была полна невыразимого очарования – и долго, словно забыв обо всем, разглядывала меня, а потом наконец произнесла: – Идемте со мной, Петир ван Абель. Расскажите все, что вам известно о моей матери. Особенно о ее смерти. А также объясните, какова цель вашего приезда. Только не лгите мне.
Последние слова она произнесла таким тоном, словно боялась какой-либо обиды с моей стороны, и оттого показалась вдруг такой хрупкой и ранимой, что меня буквально захлестнула безмерная нежность по отношению к ней.
– Я приехал не для того, чтобы лгать, – сказал я. – Вам известно хоть что-нибудь?
– Нет, – после минутного молчания холодно ответила Шарлотта, но было очевидно, что это неправда. Она присматривалась и изучала меня точно так же, как я не раз изучал других, стараясь проникнуть в их тайные мысли.
С легким кивком взяв меня под руку, Шарлотта направилась к дому. Ее грациозные движения, мимолетное прикосновение ткани юбки к моей ноге лишали меня возможности ясно мыслить. Она даже не взглянула на целый полк рабов, выстроившихся по обе стороны от тропы с фонарями в руках, дабы освещать нам путь. А вокруг благоухали цветы, пестрыми пятнами наполнявшие темноту, и прямо перед домом росли массивные деревья.
