Страшные истории для бессонной ночи (сборник) - Вдовин Андрей

У облупившегося неработающего фонтана сидела пожилая женщина в черном закрытом платье, бархатной накидке, в шляпке с траурной вуалью.

— Это моя мать — Флоренсия Уоллес. Она перестала разговаривать. И зрение будто утратила тоже.

— Когда-то я знал одну особу с таким именем, — начал я в надежде разговорить хозяина. — Росли по соседству. Из маленькой озорной, но доброй девчонки получилась настоящая леди! Я был в нее влюблен, конечно.

Старый дурак, пора замолчать! Не вспоминал… так давно… зачем сейчас?

— У вас в семье кто-то умер? — бесцеремонно поинтересовался я у мистера Уоллеса.

— Три года как она потеряла мужа, а я отца.

Начал накрапывать дождь, и мы поспешили укрыться в доме.

Несмотря на потревоженную занозу в груди, при одном упоминании о Флоренс в душе ожил цветок. Я разволновался и, подарив себе минутку, сделал щедрый глоток предложенного вина. Но беспокойство отчего-то продолжало нарастать.

Чтобы не встретиться с хозяином взглядом, я посмотрел в окно. Глаза старика — открытая книга. Бездонная пропасть, жерло былых страстей, падений и передряг. Смотрящий может и не вынести всего, что там сокрыто. Вглядится — утонет ненароком.

Дождь стих. За окном начал собираться плотный туман. Белая мгла, не иначе. И эта, казалось бы, легкая, невесомая материя приближалась к дому с безжалостностью хищника. Она бесцеремонно поползла вверх по окнам, пытаясь пробраться внутрь дома. По стеклам пробежала мелкая дробь. Я вздрогнул.

Эрик Уоллес не заметил стука.

— Вы правда ее любили?

Ох, не к добру старому сердцу вспоминать все это…

— И Флоренс любила меня. Я просил ее руки…

Туман забирался все выше, закрывая свет, набирал силу, мощь. Казалось, еще чуть-чуть — и разобьет окно вдребезги.

— Флоренс была из богатой семьи. А мой отец сделал пару неудачных вложений и чуть не пустил нас по миру. Я отправился за границу в надежде выучиться на доктора, чтобы прокормить семью. Но едва уехал, как отец Флоренс захворал. Уйти, оставив дочь одну с невнятным будущим, он не мог.

Горло заскребло. Каждое следующее слово не хотело облачаться в звук, словно сам бес застрял в глотке и не давал языку шевелиться.

Осень делает меня меланхоличным. И болтливым, как оказалось. Старый дурак перетряхивает свое барахло.

— Пока меня не было, на горизонте появился богатый джентльмен и предложил себя в качестве потенциального мужа Флоренс.

Треск стекла. Оглушительный взрыв. Следом — град осколков. Они звенели на ветру, кричали. Это был крик мандрагоры! Россыпь хрустальной пыли заклубилась в помещении. Еще мгновение — и перед глазами замаячили стеклянные искры. Даже дышать и шевелиться теперь было опасно. Но никто, никто кроме меня этого не видел.

Глаза заслезились от такой-то пыли, и я опустил веки. Теперь ничего не вижу. Теперь хорошо.

— Помню письмо Флоренс, зачитанное до дыр. Она умоляла приехать и все исправить… А я…

— А вы?

— Ринулся на ближайший корабль, даже не собрав багаж. Едва сойдя на берег, без отдыха, загнал двух лошадей почти до полусмерти. Но не успел…

Оживший на благодатной почве воспоминаний о Флоренс цветок зачах. Его испепелила непроглядная осень в моей душе. Я снова убивал нашу любовь.

— Вы жалеете об этом?

— Много лет терзаюсь мыслью, что все сложилось бы иначе, если бы я тогда остановил венчание.

Я боялся пошевелиться, чтобы случайно не привести в движение стеклянную пыль. Замер, наблюдая, как в разбитые окна вползает туман. Бесшумной змеей преодолевает все препятствия. Плавно захватывает островок за островком подвытертого паркета, словно океан топит материки.

Служанка, которая переодевала миссис Уоллес после прогулки, привела хозяйку в гостиную.

Надо было вернуться в реальность. Я резко поднялся, стряхнув с плеч осколки (надеюсь, никто не заметил этого движения). Хрустальные кристаллы сделали реверанс на прощание, поблескивая на свету. Я подошел к женщине, которая ожидала в кожаном кресле, взял ее за руку в надежде установить контакт, но едва не выругался вслух, увидев на безымянном пальце… вместо кольца… застарелый ожог.

— Миссис Уоллес… — растерянно произнес я и замолчал на минуту. — Я — доктор Вильям Гарднер.

Осторожно, пытаясь не испугать почтенную даму, я приподнял вуаль. Передо мной сидела женщина, казалось, на доброе десятилетие старше меня. Впалые щеки, шершавый рот с небольшими заедами в уголках губ, глаза… глаза!

— Вы видите, мать даже не смотрит на присутствующих. Словно ей дано видеть насквозь!

Через пустующие дыры оконных рам в дом ворвался ветер. Захватив с собой пеструю мозаику осенних листьев, он разнес их по комнате. Одни заняли самые хорошие места, другим пришлось устроиться где попало — от верхних полок картинных рам до ваз и цветочных горшков. Повеяло прохладой.

Надо признать, миссис Уоллес производила жуткое впечатление. Глаза распахнуты сверх меры, будто она чем-то удивлена. Веки приподняты, глазные яблоки слегка выпучены, зрачки расширены. Я бы мог понять причину, если бы она увидела рысь, пересекающую гостиную. Но если она так выглядит всегда… должно быть объяснение! Состояние, в котором пребывала женщина, было сродни трансу.

Я провел тщательный осмотр, благо саквояж с необходимыми инструментами всегда под рукой. Тем временем подоспел чай. Миссис Уоллес не глядя безошибочно взяла кружку с блюдца, поднесла ко рту и отхлебнула.

— Случай необычный, мистер Уоллес. Полагаю, ваша мать физически здорова. Причиной состояния, в котором она находится, мог послужить стресс. Может быть, смерть вашего отца шокировала ее?

— Она не любила его. Или, может быть, я не застал ту пору, когда любила. Да и со мной редко проводила время. Отец пригласил кучу учителей, мать отошла на задний план. И после этого совсем потерялась… Однажды она обронила такую фразу… Что, если бы на то была ее воля, она бы больше не открывала рта. Со смерти отца… мама все больше и больше стала молчать…

Как горько мне было слышать это. Разве заслуживает человек столь печальной участи? И этот траур — по мужу ли миссис Уоллес его носит? Или по себе?

— Я бы хотел помочь вашей матери, Эрик. Могу задержаться на пару дней.

Вздох облегчения, изданный хозяином дома, пронесся эхом по комнате, отскакивая от стен, и умчался ввысь по лестничному лабиринту. Осенние листья взмыли вверх и медленно, словно снег, стали опускаться.

В ту ночь сон никак не шел. Призраки памяти блуждали в голове и бередили душу. Я накинул халат и стал мерить шагами небольшую комнату.

Через четверть часа я рухнул в кресло у окна и стал щелкать пальцами — дурацкая привычка, которая раздражала жену. Как сейчас слышу ее слова: «Вильям, прекрати так делать. Твои суставы хрустят, будто мы старики».

Старик… Теперь я старик.

Когда это произошло?

Закрыл глаза, чтобы успокоиться.

Я снова увидел ее. Спустя десять лет после злополучной свадьбы… На балу. Моя Флоренс! Она совсем не изменилась. Хотя лицо стало чуть строже, потеряв детскую наивность. Годы, разделявшие нас, рухнули неподъемным грузом на плечи. Я находился в полуобмороке. Десять лет назад друзья уверяли: эта детская влюбленность пройдет. Теперь я знал — этому не бывать.

Меня поцеловала удача. Зазвучал вальс, предполагающий смену партнеров. Пара проходов — и мы оказались друг напротив друга. Я подал руку, и Флоренс вынуждена была ее принять. Она казалась растерянной. «Узнала меня!» — ликовал я. Но напрасно — она быстро собралась и отвела взгляд. Я закружил Флоренсию в вальсе… И весь мир закружился со мной.

— Флоренсия, счастлив тебя видеть!

Мой пыл наткнулся на ледяную завесу. Молчание. Флоренсия двигалась механически. Ее руки были напряжены, а лицо безразлично. Каждый поворот — резкий, как пощечина. Видимо, встречи могут быть и такими — словно в фехтовальном зале.