Дино Динаев - Собака Кантерсельфа
– Гнида ты, – сплюнул Никитос.
– Фильтруй базар, сопляк. Я тебе не горный сумит, я тебя возьму за грудки, да и вобью в землю по самые…бакенбарды.
– А ну давай, старый хрыч, проверим твой геморрой, – Никитос отстегнул портупею с умхальтером.
Крутохвостов скинул парадный мундир и, заворачивая рукав на жилистой руке, грозно надвинулся. Никитос знал всякие приемы, но генерал имел большое непробиваемое пузо и весу на два пуда больше. Он ничего не боялся.
Раздалось клацанье, бряканье, и из темноты опасливо надвинулись две стенки.
Спецмоновцы уставили на противника умхальтеры и биксы. Гаишники имели вплоть до гранатометов типа "муха". Расстояние между стенками стремительно таяло, и скоро можно было не стрелять, а колотить теми же самыми "мухами" по головам.
– Отставить! – закричали оба командира, почувствовав губительность любых других команд. – С ума сошли? Куда без команды?
Противники остановились, тыкая друг в друга многочисленными стволами. Была стопроцентная вероятность того, что кто-то потрусливее сейчас спустит курок или просто палец устанет, и они все тут полягут.
Никитос с генералом обернулись и стали отталкивать своих с криками, приводя в качестве аргументов небольшие пинки. Стенки так же опасливо сгинули обратно в темноту. Звяканье понемногу затихло. Командиры вернулись, подбирая свои вещи.
– Хрен с ним, забирай своего майора, – смилостивился Никитос. – Я не злопамятный.
Память у меня хорошая, а своих обидчиков я не забываю. Ты еще получишь сдачу крупной монетой, генерал. Не здесь, не на глазах этих сопляков.
И он, круто развернувшись, ушел к своим.
– Чего он сказал вам? – спросил подошедший Марголис.
– Мстить обещал.
– Опасный тип, к его словам надо отнестись серьезно.
– Не успеет, сука, начинаем действовать согласно плану.
Артемий забыл выключить домофон и поплатился за это, когда был разбужен в два часа ночи. Он не хотел вставать, но это могла быть Зинка. Нахлобучил тапки и с закрытыми глазами допер до двери, где без сил повис на ручке.
– Кто там?
– Это соседи из 88-й, забыли ключи, откройте, пожалуйста.
Артемий мысленно разразился гневной тирадой, смысл которой свелся бы к паре фраз, что ему плевать, из какой они квартиры, и чтобы они катились к черту. Вслух этого говорить было нельзя: вычислят и насерут под дверь. Поколотить могут.
Посему, он сказал, что у него кнопка не работает.
– Как же нам быть?
– Да хоть циркуляркой пилите! – вырвалось у него.
Когда он возвращался, ему почудился внизу визг циркулярки. Надо заканчивать пить медицинский спирт, решил он.
Второй раз его разбудил звонок в дверь. Веселая ночка выдалась. На этот раз точно Зинка приперлась, потому что ключ от домофона у нее был. Артемий опять нахлобучивает тапки, причем наоборот, дискомфорт конечно, но переобуться с закрытыми глазами миссия практически невыполнимая. Опять кое-как дошаркивает до двери и вновь повисает на ручке. Дверь неожиданно легко открывается. Артемий разлепляет глаза, перед глазами двоится и троится. У него гарантированная уверенность, что все это ему только снится.
На площадке нет никакой Зинки, да и не стала бы она звонить, эта стерва давно хитростью выманила ключ не только от домофона, но и от квартиры. Как он мог об этом позабыть? К тому же на фига звонить, если дверь уже открыта, хоть он точно помнит, что ее закрывал. Он еще не столько выжрал спирта, чтобы окончательно растворить в нем мозги и оставить открытой дверь в самом криминальном городе побережья, рискуя проснуться не только ограбленном, но возможно и изнасилованным.
При условии, что вообще проснуться.
Перед его взором маячили, периодически то загораживая свет, то открывая, тем самым окончательно лишая Артемия хоть какого-нибудь ощущения реальности, мужские фигуры в форме и синих картузах.
– Яблонский? – грубо окликнули его.
Он хотел кивнуть, но успел только опустить голову, после чего ему с такой силой засветили по лбу, что он безо всякого перехода увидел плавно плывущий объект на фоне отваливающихся древних обоев на потолке, с изумлением опознав в нем собственный правый тапок, который мгновение назад был обут на левую ногу.
Артемий отключился, чтобы включиться в довольно пикантный момент, когда на него пытались натянуть Зинкины штаны. Один из нападавших крикнул:
– Яблонский, где камера?
Видеокамера – атавизм прошлой творческой жизни, когда еще был жив "Алгинский патруль", была надежно спрятана в кухне под раковиной. Артемий смотрел в бугристое лицо с настолько близкого расстояния, что дышал практически одним запахом чеснока, которое это мурло ело совсем недавно. Ему сделалось сильно не по себе, и изображать несгибаемость ему враз расхотелось. Ему хотелось дышать нормальным воздухом. И он с готовностью, даже с некоторой торопливостью признался, где у него камера. И тут его стукнули во второй раз.
В следующий раз он очнулся от чьих-то воплей.
– Я сторож! Берите что хотите! – орал кто-то, после чего хлопнул выстрел, и орать перестали.
Артемий изо всех сил зажмурил глаза. Как бывший специалист криминальной хроники, он как никто другой был осведомлен, как поступают со свидетелями. Он понял, что скован и довольно неудобно: нога к руке. Судя по затекшим чреслам, находится в таком положении не менее часа. Рядом никого не было, и он рискнул открыть глаза.
Он находился на пропахшем мочой и спермой заднем сидении милицейской машины.
Рядом стояла еще одна. А все вместе они находились во дворе бывшей телестудии кабельного телевидения, которая в свою очередь находилась в помещение бывшего детского сада. В так хорошо знакомой песочнице с окаменевшим песком, где он в свое время любил покурить с редактором, лежал некто в тулупе, не подающий признаков жизни.
Несколько человек в форме инспекторов ГАИ возились с замком в подвальное помещение и судя по доносящимся бодрым выкрикам довольно успешно. Распахнув дверь, гаишники кинулись внутрь. Некоторое время изнутри доносились лишь шаги, потом грянул хор разочарованных голосов. Решив, что момент настал, Артемий отодвинулся к дальней дверце и торкнулся в нее. Тотчас в висок уперлось нечто холодное как жаба.
– Куда, дура, зашибу! – ласково пропел мужик в форме старшины, наставив пистолет над спущенным стеклом.
Из подвала выскочил чумной инспектор, крикнувший:
– Гребездаев, трос давай!
– Не балуй, милая! – предупредил старшина, упорно называя Артемия в женском роде.
Гребездаев со вторым инспектором подцепили трос к соседней машине, и инспектор убежал обратно. Трос змеился за ним как живой.
– Гребездаев, газуй! – донесся крик.
