Алекс Флинн - Зачарованный
— Договорились. — Я понимаю, как это маловероятно, если ведьма работает на короля. — Тебе пора уходить. Пожалуйста, Мэг, я не хочу быть виноватым, если с тобой что-то случится.
— Я найду кого-нибудь.
— У тебя же в сумочке есть кредитка? На крайний случай? Тогда ты сможешь купить билет домой. И сможешь рассказать моей маме, что со мной произошло, чтобы она не переживала, как из-за моего папы.
— О Джонни, — вздыхает Мэг.
— Я не хотел этого сказать. Я как-нибудь вернусь.
Кажется, я слышу шмыганье.
— Я не знаю, Джонни.
— Я знаю. — Я принимаю решение и отворачиваюсь от ее освещенного луной лица. — Уходи, Мэг. Зиглинда с Зигфридом будут здесь с минуты на минуту, без предупреждения. Просто закрой за собой люк, чтобы они не узнали, что ты была тут. Я больше не буду разговаривать. — И это последнее, что я говорю, перед тем как выйти из игры.
Я встаю и отхожу, а через минуту слышу, как с шумом захлопывается моя ловушка.
Я снова один, в темноте, и сейчас мне еще хуже, потому что здесь только что была Мэг, а теперь ее нет. Остается только думать о смерти. Обычно о таком не думаешь. Ну, то есть все, конечно, знают, что в конце концов умрут. Но не ждут, что это может случиться в любой момент. По моей руке проходит самый огромный жук, какого я только здесь видел. Я не шевелюсь. А зачем?
Глава 25
Мне не стоило бояться, что Зиглинда нас поймает. Ее нет еще долго, достаточно для того, чтобы я, сидя в углу в темноте, мог вспомнить все то, что я когда-либо не сделал: я никогда не был в школьной спортивной команде, я никогда не ездил за границу, даже в Канаду. Я никогда не влюблялся.
Я думаю о Мэг, которая сейчас где-то одна, в ночи, в незнакомой местности. Я знаю только, что там были сосны, много. Еще много иголок на земле, наверное. Она была в туфлях? К своему удивлению, я даже не заметил. Мне хочется надеяться, что на ней были кеды, но могу поспорить, что это все-таки были босоножки. Иногда от обуви может зависеть жизнь.
Почему я не одолжил Мэг свои кроссовки?
Я не хочу, чтобы Мэг умерла. Я хочу, чтобы она рассказала моей маме, что случилось, чтобы та не искала меня всю оставшуюся жизнь.
Правда, она все равно будет.
Потом я слышу голоса.
— А здесь темно, — говорит мужчина. — Ты взяла свечку?
— Нет, — отвечает Зиглинда. — Но его не сложно будет найти.
— Может, вернемся и возьмем?
— Нет! Тебе не хочется уже покончить с этим? Я начинаю думать, что ты специально его упустил!
— Нет, мама, нет. Он…
— Хватит оправдываться!
Голоса приближаются. Я стоял в углу, но теперь я снимаю кроссовки и бесшумно делаю шаг вперед. У меня в руке фонарик Мэг.
— Где он? — шепчет Зигфрид.
И как раз в этот момент я чувствую на своей ноге кусок ткани. Мягкой, ворсистой, как бархат. Мантия!
Уклоняясь от голосов, я нагибаюсь и пытаюсь ее выхватить.
— Вот он! — кричит Зигфрид.
Я дергаю, но мантию кто-то держит с другой стороны или стоит на ней. Но я все равно не выпускаю ее. Это моя единственная соломинка, единственная надежда.
По моей шее скользит рука. Она сильная, хотя и тоньше, чем я думал. Наверное, это Зигфрид. Но я все равно не оставляю мантию. Я вспоминаю, как Зиглинда сказала, что Зигфрид упустил меня специально. Может, если я буду сопротивляться, он вновь даст мне уйти? Я начинаю извиваться и тянуть за мантию.
Рука крепче сжимает мое горло.
— В эттот раз я не должен тебя упустить, — шипит Зигфрид.
У меня идея. Я делаю передышку, перестаю бороться, хотя все равно не выпускаю один конец мантии. Другой рукой я поднимаю фонарик Мэг.
Когда я перестаю отбиваться, Зигфрид тоже делает передышку.
— Ты сдашься? — шепчет он.
— Никогда!
И тут я свечу фонариком ему в глаза. Ослепленный, он вынужден ослабить свою хватку. Но только на секунду. Я бегу к Зиглинде, которая держит другой конец мантии. В результате я оказываюсь на спине, на груди у меня высокий каблук.
— Стоп! Мы решили, что не хотим тебя убивать!
— Я вам не верю.
— Верь во что хочешь. Но если сделаешь то, что нам нужно, мы тебя отпустим. А если мы тебя убьем, она просто найдет себе еще одного глупца, ищущего любви, и он будет выполнять все ее поручения. Ты должен ей сказать, что видел принца-лягушку, что он у нас.
— Что? Он у вас?
— Это не имеет значения. Скажи ей, что он в смертельной опасности и что она должна выйти замуж за принца Вольфганга, если хочет снова увидеть своего братца. Вот что ты должен сделать.
— Я не могу этого сделать.
Я сильно тяну за мантию. Рука Зигфрида снова на моем горле. Она сжимается, и я чувствую, что отключаюсь, наверное умираю.
А потом меня вдруг заливает свет.
Глава 26
Я умер. Это единственное объяснение. Я умер и теперь на небесах. Трава подо мной мягка и сладко пахнет, никаких сосновых иголок или грязи. Свет идет от полной луны, которая проглядывает сквозь слегка качающиеся ветви деревьев и отражается в журчащей речке. Надо мной наклоняется девушка, гладит меня по волосам.
— Джонни! — Она опускается рядом со мной, и я чувствую на своей щеке ее слезы. — Джонни!
Она знает мое имя.
— Ты ангел?
Вот это вполне вероятно.
— Едва ли.
А потом я вижу ее короткие не очень ангельские волосы и осознаю, что это Мэг. Мэг спасла меня. Я оглядываюсь вокруг, пытаясь найти Зиглинду или Зигфрида, но их тут нет. Вдали виднеется что-то наподобие фермы.
— Как я попал сюда?
— Кольцо, глупыш.
— Кольцо?
— Если ты его кому-нибудь передаешь, то в тот момент, когда новый хозяин его надевает, оно сразу же переносит тебя к нему. Этот момент передачи и есть часть волшебства.
Я помню свою обиду, когда Мэг попросила у меня кольцо обратно. Но она все это время знала, что сможет его использовать для моего спасения.
— Так где мы сейчас? — спрашиваю я.
Горло все еще болит в том месте, где меня душил Зигфрид.
Мэг думает.
— Я могу пробежать полтора километра где-то за восемь минут. Но думаю, что сегодня бежала быстрее обычного. Так что мы, наверное, где-то в двух километрах от того места, где были. Нам надо двигаться.
Я смотрю на ее ноги. Босые. Она держит свои босоножки в руках. Как она пробежала два километра без обуви?
— Нам пора идти, но, может, наденешь мои кроссовки?
Хотя я совсем не представляю, как мы в принципе можем куда-то добраться. Мы в непонятной стране, без паспортов, без карты. Мы не говорим на местном языке.
Я начинаю вставать, но чувствую, как что-то мне мешает.
— Хотя… возможно, нам и не придется идти — говорю я.
