Монтегю Джеймс - Заклятие рунами
— Не думаю, что это так просто узнать, — ответил секретарь. — Сам Даннинг, разумеется, не станет об этом распространяться — слишком уж деликатная тема; да и ни один из нас тоже — по тем же причинам. Карсвелл не узнает его имени, потому что Даннинг до сих пор ничего по этим проблемам не публиковал. Единственная опасность заключается в том, что Карсвелл спросит о Даннинге у сотрудников Британского музея: например, кто чаще всего интересуется древними манускриптами по алхимии? Я же не могу, в конце концов, запретить им вообще упоминать имя Даннинга, не правда ли? Но будем надеяться, что этого не произойдет.
Однако мистер Карсвелл оказался человеком очень проницательным.
Обычно Даннинг, возвращаясь домой, высаживался из пригородного поезда и сразу садился на трамвай, конечная остановка которого находилась в трех сотнях шагов от крыльца его дома. В тот день он с самого утра возился в Британском музее с древними рукописями, так что глаза у него устали, да и свет в вагоне был не слишком ярок, а потому Даннингу оставалось только разглядывать объявления, расклеенные на окнах трамвая. Ну и, естественно, те, что были ближе, часто становились объектом его размышлений, однако обычно не давали его воображению должного простора, за исключением, пожалуй, блестящего и убедительного диалога между неким мистером Лэмплау и клиникой знаменитого Королевского колледжа по поводу жаропонижающих средств. На этот раз, впрочем, одно из объявлений показалось ему любопытным. Сначала он смог разглядеть лишь синие буквы на желтом поле и крупно написанное имя — Джон Харрингтон, а рядом, похоже, какую-то дату. Когда, приближаясь к конечной остановке, трамвай почти опустел, Даннинг подошел к объявлению поближе, чтобы прочесть его целиком. Его усилия были вознаграждены: объявление имело действительно необычный характер. Он прочел следующее:
«Джону Харрингтону от почитателей, членов ассоциации Фарадеевских обществ, Эшбрук. Смерть наступила 18 сентября 1889 года после трехмесячной отсрочки».
Трамвай остановился. Кондуктор вежливо попросил Даннинга, все еще рассматривавшего синие буквы на желтом поле, выйти из вагона.
— Прошу прощения, — сказал Даннинг, — но мое внимание привлекло это объявление. Не правда ли, оно весьма странное?
Кондуктор медленно прочел его.
— А и правда, — заметил он, — только я его что-то раньше здесь не видал. Что за чудак его здесь повесил? Должно, кто-то подшутил, не иначе.
Он достал тряпку и, предварительно поплевав на нее, попытался стереть наклеенный на стекло листок. Он тер сперва с одной, а потом с другой стороны окна, но тщетно.
— Нет, — сказал он, возвращаясь в вагон, — никак не отходит, вроде бы, оно прямо там, в стекле, внутри, то есть, я хочу сказать, вплавлено в стекло, что ли. А вам, сэр, так не кажется?
Даннинг еще раз изучил объявление, потер его своей перчаткой и согласился с выводами кондуктора.
На следующий день он снова отправился в город. Утром трамвай (а это оказался тот же самый вагон) был полон, и ему не удалось даже словечком перемолвиться с кондуктором; он только убедился, что странное объявление каким-то образом со стекла все-таки удалили.
Интерес Даннинга к этому делу стал еще сильнее после случившегося к вечеру того же дня. Он спешил из клуба на пригородный поезд и заметил впереди какого-то человека с целым ворохом листовок в руках — такие обычно раздают прохожим агенты различных торговых фирм и предприятий. Этот же агент, однако, избрал для распространения своей рекламы отнюдь не самую людную улицу: во всяком случае, он не избавился ни от одной из листовок до тех пор, пока не поравнялся с Даннингом, которому тут же насильно сунул в руки одну из этих бумажек. Коснувшись при этом руки агента, Даннинг вздрогнул от неожиданности: рука показалась ему неестественно горячей и такой шершавой, будто была покрыта чешуей. Он быстро глянул на распространителя листовок, но мимолетное впечатление это оказалось настолько смазанным и нечетким, что сколько бы он впоследствии ни пытался оживить его в памяти, ничего не выходило. Даннинг очень спешил, а потому успел лишь на ходу убедиться, что листок этот голубого цвета, и заметить фамилию «Харрингтон», написанную очень крупными буквами.
Озадаченный, он остановился и начал было искать очки, однако уже в следующее мгновение листочек выдернул у него из рук пробегавший мимо незнакомец, который тут же исчез. Даннинг поспешно вернулся назад, но так и не обнаружил ни прохожего, похитившего листок, ни самого распространителя. Интересно, куда они успели подеваться? Словно сквозь землю провалились, подумал Даннинг.
На следующий день Даннинг вошел в Отдел Редких Рукописей Британского музея в весьма задумчивом настроении и сразу заполнил заявку на том графа Харли[2] под номером 3586 и еще на некоторые другие. Через несколько минут ему принесли заказанное, и он уже было вытащил из стопки вожделенную рукопись, разложил ее на столе и приготовился углубиться в работу, когда ему вдруг показалось, что за спиной кто-то прошептал его имя. Он поспешно обернулся и, оборачиваясь, смахнул на пол свою папку с разрозненными листками черновых записей. Никого из знакомых он, впрочем, не обнаружил, за исключением одного сотрудника библиотеки, который в тот день дежурил по Отделу и приветливо кивнул Даннингу.
Даннинг принялся собирать с пола рассыпавшиеся листки. Он уже снова готов был приняться за дело, когда полный господин, что сидел позади него и только что встал, видимо, собираясь уходить, коснулся его плеча:
— Извините, но мне кажется, это ваше? Возьмите, пожалуйста, — и он вручил Даннингу еще один исписанный его каракулями листок.
— Да, это мое, благодарю вас, — сказал Даннинг. И в ту же секунду полный господин вышел из комнаты.
Закончив намеченную на день работу, Даннинг немного поболтал с дежурным по Отделу, а заодно спросил, кто этот полный господин.
— О, это мистер Карсвелл, — ответил дежурный. — Примерно неделю назад он долго выяснял у меня, кто из наших современных ученых считается лучшим знатоком в области алхимии, и я, разумеется, сообщил ему, что практически единственный специалист в подобных вопросах — это вы. Погодите, я попробую догнать его: уверен, что он будет весьма рад с вами познакомиться.
— Ради Бога, даже не помышляйте, — воскликнул Даннинг. — Я как раз всемерно стараюсь избегать этого человека.
— Ах так! Хорошо, — сказал дежурный, — я буду иметь это в виду. Впрочем, он не часто приходит сюда: смею надеяться, что вы с ним больше не встретитесь.
В тот день Даннинг не единожды ловил себя на том, что его не слишком привлекает обычная перспектива вечера в одиночестве. Ему казалось, что нечто неосязаемое и злонравное преградой встало меж ним и всеми его знакомыми, захватив его душу. В поезде и трамвае ему все хотелось сесть поближе к людям, но судьбе было угодно, чтобы в тот вечер и поезд, и трамвай оказались практически пусты. Кондуктор Джордж казался чрезвычайно задумчивым и был полностью поглощен подсчетом количества пассажиров. Добравшись до дому, Даннинг обнаружил на крыльце своего домашнего врача, доктора Уотсона.
