Авторов Коллектив - Победители Первого альтернативного международного конкурса «Новое имя в фантастике». МТА II
– Хорошо, Слав.
– О’кей. Люблю тебя, пока.
Он отодвинул трубку, выждал пару секунд, необходимых для ответа жены, и нажал на отбой. С поворотом ключа Хонда ожила. Включив левый поворотник, Слава тронулся. По радио заиграли Чайф. Из динамиков лилась до мурашек знакомая тема:
«От старых друзей весточки нет – грустно…
А на душе от свежих газет пусто…»
Это произошло на третьем курсе. Слава сидел со своими друзьями Артуриком и Серегой в коридоре общежития и горланил «Ой-ё» на весь этаж: Слава – гитара, вокал, Артур – вокал, Серега – невнятное бормотание. Выпито было уже немало, и расходиться никто не хотел. Именно тогда появилась Катя. Она вышла из общего умывальника: на плече полотенце, в руках паста, щетка и мыльница, на лице милая улыбка, способная растопить даже сердце закоренелого циника. Слава поднял глаза, их взгляды нечаянно пересеклись, и… пришлось некоторое время мычать, так как слова в мгновение ока вылетели из головы. Катя рассмеялась. В тот день они не познакомились, но их знакомство уже было предопределено. Звучит как романтическая чушь с неизменным окончанием: «И жили они долго и счастливо». Да «долго», но далеко не «счастливо». За восемнадцать лет совместной жизни их «счастливо» окончательно растерялось. Осталась только женщина, склонная к истерикам и жалобам, и мужчина, который от сочувствия плавно перешел к равнодушию. Димка стал единственным сдерживающим фактором. Он помогал обоим родителям мириться с неудавшимся браком. И, может быть, лень. Лень что-то менять, что-то начинать. Они обросли вещами и знакомствами. Их жизнь получила комфорт, о котором они голодными студентами когда-то мечтали, но комфорт вытеснил близость. И вот теперь…
Чайф сменила какая-то незнакомая группа, меланхоличные сопляки из молодых. На спидометре было 150, на часах – 21:07, настроение – 0. Солнце почти зашло. Какое-то неприятное ощущение понемногу овладевало Славой. Ощущение, которое твердит тебе: «Должно произойти что-то нехорошее». Иногда такое бывало: словно кости стали мягче, а в пальцах появилась легкая дрожь, не лишенная некоторой приятности. Что-то среднее между предэкзаменационным мандражом и диким желанием покурить.
Это все жена со своими истериками. Она считает, что, постоянно напоминая о себе, сделает себя более важной для него, более любимой. А на деле происходит совершенно противоположное: появляется воз и маленькая тележка уважительных поводов задерживаться на работе и часто выходить из дома покурить. Чем больше она давит собой, тем меньше отдачи она получает. Вот такая загогулина получается, как говаривал один небезызвестный комический персонаж.
Справа и слева к асфальту вплотную подступил темный сосновый бор, превратив двухполосную дорогу в одноколейку. Славе никогда не нравилось это место: каждый раз перед ним возникает какой-нибудь тихоход. Вот и сейчас пришлось скинуть скорость: перед ним неторопливо плыла громадина автопоезда.
Ленинград. Заводная песенка. Слава, сам того не желая, начал подпевать:
Вы хочете песен, их есть у меня…
Я переору любого соловья…
Через минуту он уже горланил на всю машину так, что соловей действительно бы на этом фоне смотрелся блекло.
Фура начала утомлять своими шестьюдесятью в час. На встречке никого, обзор хороший. Слава вдавил педаль газа в пол. Когда расстояние между ним и грузовиком сократилось до 10–15 метров, с ярко-красным блеском появились стоп-сигналы. Пытаться останавливать Хонду было бессмысленно. Единственная мысль мелькнула в голове Славы: «Вот так все и бывает».
Славино тело отреагировало с поразительной и практически нереальной скоростью: руки плавно повернули руль влево, ровно настолько, чтобы пройти в каких-то миллиметрах от бампера фуры, и при этом не кувыркнуться. Хонда вылетела на встречку, а затем, когда длинная туша автопоезда осталась позади, свернула на свою полосу. Через полкилометра Слава остановил машину на обочине. Открыл дверь и, продолжая держаться за нее, вышел. Фура, которая несколько секунд назад чуть не оставила его жену вдовой, приближалась со скоростью в те же шестьдесят километров. Лицо водителя отчетливо виднелось за огромным лобовым стеклом: одутловатые, небритые щеки, дырка рта с опущенными вниз кончиками губ, мелкие поросячьи глазки, смотрящие перед собой холодно и колюче, копна черных с проседью волос. На правой скуле блестело похожее на старый ожог бледно-фиолетовое пятно. Слава подумал, что неплохо бы набить морду этому ублюдку, но мысль была какая-то вялая, не подталкивающая к активным действиям. Дальнобойщик мельком взглянул на Славу. Господи, молоко свернется от такого взгляда. Словно двустволка, из темных отверстий которой смотрит сама Смерть…
Твою то в душу. Что за лирика? Обычный шоферила, похожий на свина, которому без разницы, что он причинил кому-то неудобство.
Машина удалялась, оставив за собой едкий запах сгоревшей солярки и клубы пыли. Из салона Хонды доносились вопли все того же Шнура. Поразительно, такое ощущение, что прошло минут десять, а на деле – максимум минута-полторы. Слава сел обратно в машину. Руки дрожали. Сигарета из пачки никак не хотела вылезать, тогда он просто высыпал все, что оставалось в пачке, на сиденье. Вместе с сигаретами высыпались мелкие листики табака, которые тут же разметало по салону. Прикуривая, Слава чудом не обжег себе ладонь. Он поднял голову вверх и выпустил густой дым в потолок.
Среагируй он чуть позже, наверняка был бы уже мертв. Господи, так близко. Всегда думаешь, что смерть где-то еще, что уж тебя она точно обойдет. А тут буквально выскочила перед тобой: «Пойдем, дружок, твоя очередь. Достаточно ты потоптал землю». Он мог бы сейчас лежать в искореженной консервной банке, создавая еще одну пробку. А жена… Он бы даже не извинился перед ней. За то, что вел себя, как последняя сволочь.
Внезапно самым важным в его жизни стал звонок Кате. Он должен извиниться. Слава выключил радио, на котором снова крутили какую-то рекламу, и взял в руки мобильник. Руки уже не дрожали, но от спешки пальцы не попадали туда куда следовало. Наконец пошел вызов. Слава сделал глубокую затяжку горького дыма.
– Да? – голос ровный, даже скорее равнодушный.
– Катюш, это я.
– Да, Слав, – видимо дуется.
– Катюш, прости меня, я не должен был орать. Это все… – опять на ум пришли только детские оправдания, которые Слава зарубил на корню, – я мудак, ты там сидишь – волнуешься за меня, а я крик поднимаю. Извини меня, угу?
