Сергей Алексеев - Мутанты
Он заговорил на мове, как говорят на латыни доктора над больным, чтоб тот ничего не понял. Переводчик и в самом деле хлопал ушами и губами, но не произносил ни звука.
Волков про себя облегченно вздохнул: Сильвестр Маркович давал ему вольную.
— Вона начнет преследувати мене, — однако же предупредил он, — начнет гвалтуваты… И пошкодыть ловлю! Треба принимать меры!
— Це я беру на себе — улагоджу и безпеку забезпечу! Не журысь! — И добавил шепотом: — Колы американець добу-де мутанта, буты тоби головою администрации…
— А як же ж Дременко? — благородно спросил Мыкола.
— На Дременко есть другие виды, — неопределенно проговорил депутат.
-
Глава 5
А Дременко очнулся оттого, что Оксана со всей силы ударила его кулаком по груди.
— Та ты що бьешся, дочка? — удивленно спросил он и снова умер.
Она же попыталась помассировать сердце, но высокая, волосатая грудная клетка не продавливалась даже под весом тела. Уже в бессилии, Оксана скинула туфлю и стукнула пяткой. По хате поплыл гул, словно ударили в пустую бочку.
Отец трепыхнулся, задышал и приподнялся:
— Ксана! Не дерись… Воды…
И опять бездыханным откинулся навзничь.
Тогда она покрутилась по дедовой половине хаты, оторвала шнур от кипятильника, один провод сунула отцу под спину, другой прижала к сердцу и на мгновение включила в розетку. Запахло паленой шерстью, Дременко встряхнулся и сел, глянул мутным, недовольным взором:
— Та що ж ты з батьком творыш?
— Реанимирую! — отрезала она. — Молчи! И попробуй мне, умри еще раз!
— Ну, добре, — покорно согласился он и лег, — як скажешь… А который час? — Они с дочерью, хоть и были украинцами, даже между собой разговаривали на привычной местной смеси языков.
— Вечереет… — ответила Оксана.
— Бежать треба! Пан Кушнер велел — с докладом!
— Никаких докладов, лежи! Сейчас вызову машину, и в больницу!
— В больницу не поеду! — Дременко порывался вскочить. — Сильвестр Маркович ждет! Не можна мени лежаты!
Дочь придавила его к кровати:
— Тату! С ума сошел? У тебя сердце остановилось! Едва оживила! Никуда не пущу!
— Не отправляй в больницу! — жалобно попросил он. — Добре, я полежу трохы… Пить дай, пересохло…
При разделе водопровод тоже остался на бабкиной половине, вместе с водонапорной башней, потому дед Куров приносил воду из колодца и держал в ведре, но сейчас там оказалось пусто. Оксана покрутилась по хате, в холодильник заглянула, однако, кроме четверти с горилкой, ничего не нашла и постучала в стенку:
— Бабушка? Елизавета Трофимовна?
— Ой! Это ты, Ксана? — отозвалась та откуда-то издалека, должно быть, спала в кухоньке.
— Принесите воды, бабушка! Тату пить просит! Слышно было — зажурчала вода под краном, но потом
раздался растерянный голос:
— Как же я принесу? Дверь на замках…
— Так откройте!
— И с твоей стороны замок! Дед ключ выбросил в колодец…
— Бабушка, идите подземным ходом! И захватите нитроглицерин!
— Захвачу… Где у деда нора начинается?
— В туалете!
— А, через уборную… — вспомнила Сова, — знаю, сейчас, дочка!
Ушла и пропала на добрую четверть часа. Дременко же становилось хуже, он закатывал глаза и просил пить. Сердцебиение угасало, наполнение становилось слабым и вялым.
— Зараз, тату, — приговаривала Оксана и щупала пульс, — потерпи, миленький… Ну где вы, Елизавета Трофимовна?!
— Заблудилась я! — наконец-то послышалось из-за перегородки. — Этот бандера ходов нарыл! В козлятник попадаю, и все тут!
— Давайте замки сломаем!
— Попробовать можно, — неуверенно согласилась Сова. — Ты со сватом где находишься?
— В комнате за печкой…
— Ну и нехай! Сейчас…
Клацнул затвор, и тут же, один за одним, прогремело три выстрела. Ковер на стене у деда трижды всколыхнулся, пули ушли в стену напротив, но дверь и сама перегородка устояли.
— Вот стерва! — выругалась бабушка. — С «вальтера» не берет. Погоди, я трехлинейную достану!
Еще через несколько минут грохнуло так, что зазвенело в ушах. Тарас Опанасович встрепенулся:
— Стреляют?
— Лежи, тату!
— Глянь там, замок упал — нет? — спросила Сова. Оксана отвела простреленный ковер в сторону — поклеванный пулями тяжелый замок оказался на месте:
— Висит!
— Это только в кино показывают, — заворчала бабушка, — стрельнул, и открывается… Иди за печку, сейчас гранатой подорву!
— Что вы, Елизавета Трофимовна! Какой гранатой?
— Противотанковой. Сидите на месте! Урону много не будет, она кумулятивная.
Возражать, а тем более удерживать Елизавету Трофимовну от поступков было невозможно. Оксана убежала за печь, накинула на отца одеяло, а сама села на пол и зажала уши. От взрыва Дременко подбросило на кровати, а Оксану на минуту оглушило. Сорванную с петель дверь унесло к стене, а в окне напротив вылетели стекла вместе с рамными переплетами. В пустой проем устремился черный клуб пыли и дыма.
Урону и в самом деле было не много.
Оксана потрясла головой, бросилась к отцу, а тому от взрыва будто бы полегчало, по крайней мере, взбодрился и теперь сидел, хлопал глазами, словно разбуженное дитя:
— А шо взрывают, Ксана?
Она пощупала сильный и тугой пульс, послушала бы и сердце, но в ушах еще звенело. Бабушка явилась из пыли и дыма, словно из-за занавеса, держа в руке ведро.
— Ты что это, сват, расхворался? — поднесла ему кружку с водой. — Нашел время… Скоро Юрко объявится, свадьбу играть будем. А ты помирать собрался!
— Правда, что ли? — встрепенулась Оксана. — Звонил? Или письмо?
Сова хладнокровно выпоила кружку, зачерпнула вторую:
— Ишь, нутро у тебя горит… Знак мне был!
— Какой знак?!
— Сейчас из норы вылажу в козлятнике… А Степка в сторону Якутии мордой встал и орет. Он у меня никогда не обманывает — к дорогому гостю. И еще. Я тут прилегла и сон видела…
— Не верю я в сны, — враз обвяла Оксана. — И козлу вашему… Который раз уж предсказываете, а где Юрко?
— Зря не веришь! Нынче сон в руку будет!
— Не обманывай себя, Елизавета Трофимовна, — посоветовал Дременко. — Ты и сыновей так же ждала… Да кто из них вернулся?
— И ты не веришь, сват? — Сова брякнула ведром об пол и села у изголовья. — Тогда скажи, откуда я знаю, что твой демутант сейчас с американцем в бане парятся?
— В бане? — Дременко снова привстал. — Кто сказал про американца?
— Во сне видела. Он на полке лежит, а демутант его веником охаживает, и по-английски лопочут… А голые мужики к большой радости снятся!
