Александр Пелевин - Здесь живу только я
«Да что со мной происходит? Я сел в метро полчаса назад. Здесь было полно людей. Впрочем, сегодня воскресенье. Что за станция «Союзная»? Тоже приснилось, видимо. Ничего, сейчас приедем и я пойму, что делать. Наверное, я подъезжаю к Рыбацкому. Пересяду на обратный поезд и доеду на работу. Ничего страшного.»
Он откинул голову к стене и уставился в потолок.
Поезд стал ехать медленнее: приближалась станция.
Туннель закончился, и в окнах показался просторный зал, которого Смородин еще никогда не видел. Он сумел разглядеть, как одна за другой мимо проносятся черные колонны, подсвеченные красным, а затем, когда поезд сбавил ход, увидел на противоположной стене огромную надпись, выложенную красным по черному:
СОЮЗНАЯ
Поезд остановился.
— Уважаемые пассажиры! Поезд прибыл на конечную станцию «Союзная». Пожалуйста, не забывайте свои вещи и документы.
Смородин почувствовал, как на его лбу выступают холодные градины пота.
Он посмотрел в сторону соседнего вагона: старика больше не было.
Двери открылись.
Смородин вышел из вагона и ступил на блестящий пол, вымощенный таким же черным камнем, из которого были сделаны колонны. Взглянул вверх: потолок был выполнен в виде звездного неба, с россыпью светящихся точек, с млечным путем, с тонким серпом Луны и ковшом Большой Медведицы.
Красное освещение исходило из прожекторов, установленных у подножия каждой колонны.
В противоположной стороне станции не было рельс: край платформы упирался в стену.
По его телу прошла дрожь.
Он еще раз посмотрел по сторонам: в конце станции был только один эскалатор. Он не двигался.
В другом конце стояла огромная трехметровая статуя.
Он подошел к статуе чуть поближе и сразу узнал в ней того самого воина, которого они с Германом видели на аллее.
Петр инстинктивно прижал руку к сердцу и почувствовал бешеный стук. Сейчас ему больше всего на свете хотелось проснуться, но ощутимый стук сердца со всей очевидностью давал понять, что это не сон.
Двери закрылись. Поезд тронулся с места.
Оставался только один выход – идти к эскалатору.
Он пошел вперед, стараясь не оборачиваться, пытаясь совладать с паникой, которая готова была вот-вот накрыть его с головой. Белая многоножка уже выползала из мозжечка и пыталась обвиться вокруг позвоночника. Он шел, ускоряя шаг, но при этом пытаясь идти как можно тише: любой посторонний звук в этом месте напугал бы его еще больше, чем это гробовой молчание.
— Молодой человек!
Смородин замер на месте. Застучали зубы, задергались пальцы. Леденящая волна холода пробежала по спине.
— Молодой человек! – голос был хриплым, старческим, в нем не было злобы или угрозы, но Смородину меньше всего сейчас хотелось оборачиваться на этот оклик.
— Что с вами?
И тогда он все-таки обернулся.
Тот самый старик, которого Смородин видел спящим в соседнем вагоне, теперь стоял возле статуи воина. С жидкой седой бородкой, с аккуратными очками, в пальто и шляпе, он опирался на трость и продолжал говорить:
— Мне кажется, вам очень плохо. Хотелось бы помочь вам.
Его голос отражался эхом от стен.
Смородин тяжело дышал. Паническая атака неумолимо приближалась. Плотину могло прорвать в любой момент. Он сглотнул слюну и сделал один шаг в сторону старика.
— Да. Да, мне очень плохо! – закричал он.
Приступ начался.
Старик отошел от статуи и медленно, опираясь на трость, начал приближаться к Смородину. Тот затравленно оглядывался по сторонам и хватал ртом воздух, пальцы его судорожно сжимались.
— Сделайте что-нибудь, заберите меня отсюда, помогите, — прошептал Петр и сел на пол. – Пожалуйста. Мне очень страшно. Мне очень плохо. Я не знаю, как я оказался здесь. Я хочу выбраться отсюда. Я хочу домой. Я опоздал на работу. Мне очень плохо. Заберите меня. Пожалуйста. Помогите.
Старик приближался, понимающе кивая головой.
— Успокойтесь, — сказал он. – Все будет хорошо. Все, что вы чувствуете, происходит только в вашей голове. Ваш страх идет изнутри. Боитесь не вы: боится ваше сознание. Оно пытается заставить бояться и вас. Но вы сильнее. Я знаю.
Слова не помогали.
Смородину стало еще страшнее, чем раньше.
Он закрыл лицо руками и завалился на пол в позе эмбриона. Все его тело сотрясала дрожь, не хватало воздуха, сердце готово было разорвать грудную клетку.
Шаги старика приближались. Когда они перестали звучать, Смородин ощутил на своих волосах морщинистую руку.
— Не бойтесь ничего, — сказал старик. – Мы с вами очень похожи. Знаете, моя жена говорила: «В непонятной ситуации ложитесь спать». И могу сказать, что это один из лучших советов, которые я когда-либо слышал. Постарайтесь уснуть. Это поможет.
И Петр уснул.
***
Четверо в черных комбинезонах шли по разрушенной улице города.
Они видели догорающие руины домов, чьи окна раскрыли в агонии черные рты; низко свисающие над головой провода, что уцепились за поваленные телеграфные столбы; перевернутые автомобили, которые раскидало взрывной волной, точно обрывки газет на ветру. А еще они видели небо — хоть им и запретили смотреть на него — оно было матово-желтым, грязным от смога и настолько тяжелым, что казалось, будто оно начинается прямо над головой и на его пыльной желтизне можно рисовать пальцем. Из-под ног вздымался в воздух серый пепел, от которого еще больше затруднялось дыхание.
— И все-таки почему они послали сюда именно нас? — спросил Первый.
— Боятся потерь, — пояснил Второй. — Нас послали сюда для того же, для чего отправляют животных в космос.
Третий пнул ногой невовремя подвернувшийся обломок кирпича и сказал:
— Блокада продолжалась тридцать лет. Еще три месяца этот город непрерывно бомбили. Здесь никого не осталось в живых: чего же они боятся?
— Не знаю, — сказал Второй. — Вспомни, что первая разведгруппа так и не вернулась. Это необычный город. Здесь живут необычные люди.
— Жили, — уточнил Четвертый.
Второй ничего не ответил, только поправил винтовку за плечом.
— Здесь нет никого, — продолжал Четвертый. — Все они сдохли от голода и бомбежек. Мы одни в этом городе. А первая группа просто заблудилась. Или наткнулась на невзорвавшуюся бомбу. Или на них обрушился дом.
— Небо здесь странное, — сказал Первый. — Никогда не видел такого низкого неба. Почему фон Трауберг сказал, что на него нельзя смотреть?
— Лейтенант — умнейший человек, — сказал Второй. — Если он говорит, что на небо не стоит смотреть, значит, это имеет под собой какие-то основания.
Первый остановился и высоко задрал голову.
