Наталья Иртенина - Белый крест
Болонку коротыш оставил на привязи у входа. Она жалась к стене, тонко, беспокойно повизгивала. Мурманцев снял очки и вошел.
В трактире было сумрачно, дымно и неожиданно уютно. Играла тихая музыка. Кабак небольшой, но позади главного зала, находились, скорее всего, и другие, под заказ. Мурманцев заметил несколько дверей. К одной из них пробирался объект. Пару раз его окликнули от столиков и назвали Петром Иванычем. Он сердито отмахивался: «Потом, потом».
Мурманцев сел за пустой столик в углу у входа, чтобы видеть весь зал. К нему подлетел официант:
— Чего желаете?
Мурманцев был сыт по горло — объелся в кондитерской пирожными, тем не менее пожелал «Нарзан» и салат из сладкого перца. Потом стал разглядывать публику. Внимание привлек одиноко сидящий у дальней стены человек немного мрачного и раздерганного, явственно одухотворенного вида. Мурманцев сразу понял, что это поэт, и даже попытался вспомнить, где его видел раньше. Одухотворенный человек курил сигарету, на столе перед ним стояла переполненная пепельница, ополовиненная бутылка «Смирновской» и большая хрустальная бадья с салатом. Бросив окурок, поэт налил стопку, выпил и зачерпнул ложкой салат. Потом повел головой, угрюмо оглядывая зал, ничего интересного не нашел и зажег следующую сигарету.
В десяти метрах от огорченного поэта сидела компания, сдвинув столики. Главенствовал в ней небольшой, но вальяжный, франтовато одетый человечек с крупным носом, бегающими глазами и громким голосом. Остальные тоже выглядели типичными богемными экземплярами. То ли газетными литераторами, то ли живописцами-экспериментаторами, то ли разорившимися меценатами. На худой конец построчно оплачиваемыми критиками. На столиках между ними стояло несколько штофов и пара графинчиков. Компания о чем-то спорила, Мурманцев не стал вникать.
Несколько человек за другими столиками просто насыщались. Может быть, они и имели какое-то отношение к миру искусства и его маргиналий, но ничем этого не выдавали.
Ведомый Петр Иваныч быстро вернулся из задних комнат и плюхнулся на стул чуть в стороне от дискутирующих служителей питейных муз. Щелкнул официанту и заказал «как обычно».
Мурманцев встал и двинулся к стойке бара.
— Скажи-ка, любезный, где тут уборная?
— А вот там, сударь. — Улыбчивый юноша в очечках показал направление.
— Там? — переспросил Мурманцев, как будто удивившись. — А тогда что там? — Он ткнул двумя пальцами в сторону двери, за которую наведывался объект.
— Там у нас, сударь, отдельный кабинет для господ, желающих конфиденциальности. У нас таких несколько.
— Угу, — сказал Мурманцев и посмотрел на объект. Тому уже подали тарелку лапши под соусом и запотевший шкалик водки. Петр Иваныч принялся уплетать лапшу с таким азартом, что Мурманцев почти слышал хруст у него за ушами. — А скажи-ка еще, любезный, где я мог видеть вот этого почтенного господина?
— Не имею представления, сударь, — улыбнулся юноша. — Петр Иваныч известный человек.
— Неужто писатель?
— Что вы, сударь, господин Лапин чиновник театральных дел. А кроме того, он телепат.
Мурманцев заинтересовался.
— Как? В самом деле?
На лице юноши снова всплыла счастливая улыбка.
— По крайней мере, он сам в этом уверен. Хотите фокус, сударь?
— Ну-ка, ну-ка.
— Сейчас я ему мысленно радирую.
Юноша повернулся к господину Лапину и позвал:
— Петр Иваныч.
Театральный чиновник с трудом оторвался от лапши и недовольно поглядел на него.
— Ну чего тебе? — Потом скользнул взглядом по Мурманцеву и проворчал: — Часы у тебя над головой, дурень.
— Видали? — Юноша тихонько смеялся.
— Ты спросил у него, сколько времени? — Мурманцев притворился наивным.
— Как бы не так. Просто Петр Иваныч очень хороший физиогномист. Он увидел вас и решил, что я показываю вам его телепатические способности. А про время — это самый распространенный вопрос, первое, что приходит на ум. Вот он и ответил на него.
— А о чем ты думал ему на самом деле?
Юноша улыбнулся еще шире.
— Я сказал ему, что он надутый фазан. Немножко другими словами. И еще, сударь, — юноша помедлил и доверительно понизил голос, — не садитесь с ним за карточный стол. Обдерет до нитки.
— Что так? Передергивает?
— Ни в коем случае. Петр Иваныч честный человек. Но он будет угадывать по лицу, какие карты у вас на руках. Он очень талантливый, наш Петр Иваныч.
Господин Лапин тем временем откушал и присоединился к галдящей подвыпившей компании. Мурманцев вернулся к своему салату из красного перца. Прислушавшись, он с некоторым огорчением обнаружил, что питомцы муз подвергают обстоятельному разбору достоинства и недостатки обслуживания в доме терпимости, который держат обосновавшиеся в городе японцы.
— Японки — лучшие в мире профессионалки, — настаивал один. — Вообще самураи — гении секса.
— Я слышал, они себе между… ну, вы понимаете… разные приспособления вставляют.
— Например, зубы, — гоготнул кто-то. — Не ходи к ним, Жорж, откусят.
— Империя Техно, — поддакнул другой. — У них на такое фантазия хорошо работает.
— А правда, что у них гетеросексуальные отношения преследуются законом?
— Страна однополой любви. Очень романтично, я бы сказал…
— Нет, правда? А откуда они детей берут?
— В пробирках делают.
— О, желтолицые рабы любви! — продекламировал, подвывая, худосочный рифмоплет с растрепанным чубом на глазах. — Сколь неги темной в ваших позах! Сколько блаженства в узких бедрах! Грудей всхолмленья, и огнедышащее жерло в курчавых облаках томленья!
— Это что за размер, Аркадий? — спросили виршеплета, хохоча и хлопая его по плечам.
— Мой собственный! — победно возгласил Аркадий. — Не чета вашему!
— А твоя раба любви осталась довольна твоим размером? — непристойно веселилась компания.
— Полно вам, господа, — запротестовал еще трезвый Петр Иваныч. — Лучше пожалейте, как добрые христиане, несчастных японских женщин. Они и в самом деле рабыни. Эти самурайские кланы используют их как вещи.
— Для чего они их используют в своей стране однополой любви, Петр Иваныч?
— Для вывозной торговли. Доподлинно известно — у самураев это один из основных источников дохода. Чтобы товар лучше шел, оснащают их вот этими самыми… разными приспособлениями.
— Господа, предлагаю объявить японским кланам войну! — торжественно провозгласил Аркадий, вскакивая.
— Тост! — пьяно закричали ему. — Тост за войну с кланами! За японских рабынь любви — стоя, господа!
