Хелен Уэкер - Голем и джинн
Софии исполнилось восемнадцать, и она была очень одинока. Ей, дочери одной из самых богатых и видных семей Нью-Йорка — а фактически и всей страны, — очень рано и вполне откровенно дали понять, что ее главная задача — это просто существовать, прилично себя вести и ждать подходящей партии, чтобы продолжить семейную линию. Будущее разворачивалось перед ней, как скучный гобелен с рисунком, давно утвержденным и незыблемым. Сначала будет свадьба, потом — дом где-нибудь поблизости от родительского, а в доме — детская для наследников, которые должным образом появятся на свет. Летний сезон она будет проводить за городом, переезжая из поместья в поместье, бесконечно играя в теннис и изнемогая от необходимости постоянно чувствовать себя гостем в чьем-нибудь доме. Потом придет средний возраст, а вместе с ним обязанность служить какой-нибудь великой цели: Трезвости, Помощи беднякам или Образованию — не важно, какой именно, лишь бы она была приличной, благородной, не содержала ничего двусмысленного и предоставляла неограниченные возможности для организации ленчей, на которых плохо одетые ораторы станут произносить невыносимо серьезные речи. Затем наступит старость с ее немощью и медленным угасанием, и в конце концов она превратится просто в кучу черной тафты на кресле-каталке, которую ненадолго вывозят на приемах, чтобы продемонстрировать гостям, а потом поспешно задвигают в угол. Последние свои дни на земле она проведет, сидя у огня и уныло размышляя о том, куда же ушла жизнь.
София знала, что не станет бороться с судьбой. У нее не хватит ни мужества, для того чтобы вести войну с собственной семьей, ни силы духа, для того чтобы идти в жизни своим путем. Вместо этого она погрузилась в мир фантазий и, начитавшись в отцовской библиотеке книг и журналов об экзотических странах и древних цивилизациях, непрерывно грезила о приключениях, путешествиях и опасностях. Она мечтала мчаться на бешеном коне вместе с монгольским племенем, плыть по Амазонке в самое сердце джунглей, в льняной рубашке и шароварах бродить по узким улочкам Бомбея. О неизбежных в таких путешествиях лишениях, вроде отсутствия удобной кровати или водопровода, София просто не задумывалась.
Недавно ей на глаза попалась статья о Генрихе Шлимане и открытии им древней Трои. Все коллеги Шлимана считали этот город выдумкой Гомера, а самого ученого — неисправимым фантазером. Но Шлиман сумел доказать свою правоту. В статье имелась и фотография прекрасной темноглазой женщины, наряженной в найденные при раскопках золотые украшения древней царицы. Это была жена Шлимана, гречанка, помогавшая ему в работе. Когда София прочитала, что женщину тоже звали Софией, она почувствовала внезапный болезненный укол, как будто только что упустила некий важный шанс, предоставленный судьбой. Ах, если бы это она, София Уинстон, надела эти тяжелые ожерелья, если бы София Уинстон стояла на раскопках плечом к плечу со своим отважным мужем и смотрела вниз, на золотой лик Агамемнона!
Она могла предаваться таким мечтам часами. Так же было и сегодня днем в Парке, когда она погружалась в них, только чтобы не слышать ядовитых сплетен своей тети и не думать о предстоящем бале. И тот мужчина у фонтана как будто шагнул ей навстречу из ее собственных фантазий: высокий, красивый иностранец, прекрасно говорящий по-английски. Сейчас, оказавшись в своей хорошо знакомой комнате, она поежилась, вспоминая их разговор. Никогда еще она не чувствовала себя такой молодой, растерянной и беспомощной.
Смирившись с тем, что ожидало ее этим вечером, она села перед зеркалом и начала расчесывать волосы. Горничная уже разложила на кровати ее новое платье из бордового шелка. София не без удовольствия думала о том, что наденет его этим вечером: недавно вошедший в моду фасон очень шел к ее фигуре.
Краем глаза она заметила какое-то движение за окном и, испуганная, обернулась. На балконе, прямо за высокой стеклянной дверью, стоял человек и смотрел на нее.
Она вздрогнула, едва сдержав крик, и плотно запахнула халат на шее. Человек вскинул руки, словно умолял ее не поднимать шума. Чуть наклонив голову, чтобы не мешало собственное отражение, она пристальнее вгляделась в фигуру на балконе и поняла: это он, тот незнакомец из Парка.
Она не верила своим глазам. Как он попал сюда? Ее комната находилась на третьем этаже, — значит, он забрался по стене, а потом залез на балкон? Минуту она колебалась, а затем взяла со стола лампу и шагнула ближе к окну, чтобы рассмотреть получше. Он стоял совершенно неподвижно и внимательно следил за каждым ее движением. Не дойдя нескольких шагов, она остановилась в раздумье. Еще не поздно было закричать.
Мужчина улыбнулся и протянул к ней руку. Приглашение? К чему? К разговору?
С колотящимся сердцем она накинула шаль и вышла на балкон. Вечерний воздух был прохладным и пах дождем. Она не стала закрывать за собой дверь и поплотнее закуталась в шаль.
— Что вы здесь делаете?
— Я пришел, чтобы извиниться, — ответил он.
— Извиниться?!
— Боюсь, что оскорбил вас своей недавней откровенностью.
— Вы проникаете в чужой дом и пугаете меня ради того, чтобы извиниться?
— Да.
— А если я закричу? Вас могут арестовать.
Он ничего не сказал, словно соглашаясь с ней, и некоторое время они продолжали молча смотреть друг на друга. София сдалась первой:
— Ну хорошо, раз уж вы так рисковали, ради того чтобы извиниться, я, наверное, должна сказать, что извинения приняты. Все, я прощаю вас. Теперь можете идти.
Он коротко кивнул, поклонился ей и одним движением, грациознее которого София ничего в жизни не видела, вскочил на перила балкона. Спокойно стоя на них, он посмотрел на соседний балкон, и София поняла, что сейчас он прыгнет.
— Подождите! — вскрикнула она.
Он замер, чуть покачиваясь, а она задрожала, осознав, что едва не убила его.
— Простите, — пролепетала она. — Только… Я просто хотела… Как вас зовут?
Он как будто задумался, а потом ответил:
— Ахмад.
— Ахмад, — повторила она. — Откуда вы?
— Вы называете это место Сирией.
— Мыназываем? А как же выего называете?
— Домом.
Он беззаботно стоял на высоких перилах балкона и, казалось, даже не знал о трехэтажной пропасти у себя за спиной. У Софии снова появилось странное чувство нереальности происходящего, как будто он шагнул в ее жизнь прямо из сказки. Как будто все это происходило не на самом деле.
— Ахмад, пожалуйста, расскажите мне… Но сначала, прошу вас, сойдите с перил, пока вы не упали.
Он спрыгнул на балкон и улыбнулся:
— Так о чем вам рассказать?
— О том месте, откуда вы приехали. Где вы жили?
Она ожидала, что он назовет город, но вместо этого услышала:
— В пустыне.
— В пустыне? Это ведь опасно?
— Да, если не соблюдать осторожность. Пустыня — место дикое, но все-таки пригодное для жизни.
— Я видела картинки у папы в журналах. Но наверное, на них все не так, как на самом деле.
Из комнаты до них донесся шум, и оба вздрогнули. Кто-то стучался в дверь ее спальни. Мужчина пригнулся, словно готовился опять вспрыгнуть на перила.
— Подождите, — шепнула София.
На цыпочках она вернулась в комнату, смяла простыни на кровати и громко попросила:
— Минутку.
Низко наклонившись, она потрясла головой, чтобы привести волосы в беспорядок и вызвать легкий румянец, а потом, изобразив на лице страдание, открыла дверь.
В коридоре стояла горничная с охапкой выглаженного постельного белья. Увидев Софию все еще в халате и шали, она широко раскрыла глаза:
— Мисс София, ваша мать сказала, что гости начнут прибывать уже через полчаса.
— Мария, боюсь, что я приболела. У меня голова раскалывается. Пожалуйста, передайте моей матери, что я немного полежу, но потом обязательно спущусь к гостям.
— Что ты сказала?
Обе женщины испуганно оглянулись: к ним подходила хорошо известная в светском обществе Нью-Йорка Джулия Хамильтон-Уинстон, в голубом широком платье и пока еще в бигуди.
— Мама, — умоляюще простонала София, — я правда плохо себя чувствую. Извини.
— Вздор. За обедом ты была в полном порядке.
— Все началось внезапно. Голова просто раскалывается.
— Прими аспирин, — отрезала женщина. — Я не один бал промучилась от головной боли, тошноты и прочих болезней. Ты чересчур изнеженная, София. И слишком часто пренебрегаешь своими обязанностями.
— Пожалуйста, — взмолилась девушка. — Прошу тебя, всего полчасика. Если я немного посплю, мне станет легче. А иначе мне будет совсем плохо.
— Гм. — Мать коснулась ладонью лба девушки. — Да, похоже, действительно горячий. — Она убрала руку и вздохнула. На лице ее все еще было написано недоверие. — Хорошо. Только полчаса. Ты меня поняла? А потом я велю Марии силой вытащить тебя из постели.
