Олег Гладов - Смех Again
В тринадцать она выпила свой первый стакан портвейна.
В четырнадцать курила по пачке «Болгар табак» в день.
С девственностью она рассталась легко и беззаботно за год до получения паспорта: местный красавец Андрюша Черепенин затащил её на классический сеновал и очень удивился тому, как легко его член проскользнул в её лоно. Он так и не поверил, что был первым мужчиной Наташки, но всем на всякий случай рассказывал: «целку ей сбил я». Тем не менее, девственности она лишилась именно в ту ночь. По пшеничным кудрям Андрюши, его голубым глазам и губастенькому рту сохли ещё две сотни девственниц и вдов деревни. Поэтому, поимев Наташку Мишину ещё пару раз, он перестал приглашать её на танцы, катать на своём мотоцикле «Че Зэт» и занялся обработкой Маринки Фроловой.
Наташка отнеслась к этому факту легко. Она вообще относилась ко всему легко и беззаботно. Поэтому к концу того года в деревне Уткино не осталось ни одного парня, который хотел бы и не получил. Перетрахавшись со всем мужским населением подходящего возраста и закончив к тому времени школу, Наташка осмотрелась вокруг и заявила родителям, что едет в Москву учиться на швею.
— Ремня тебе надо, а не Москву, — пробурчал отец, буравя её взглядом, — знаю я, чему ты там будешь учиться.
Мать повздыхала и на третью ночь после дочернего заявления выбила из мужа неохотное согласие.
— Смотри, Валентина, — говорил он, отсчитывая деньги на обустройство дочери в
столице, — принесёт в подоле неизвестно чьё дитё, что делать будешь?
— Как это неизвестно чьё? — стараясь не злить мужа, смиренно отвечала Валентина. — Она ж его родит, значит, её дитё будет…
Муж Евгений даже перестал считать деньги в тот момент. Он так зыркнул на жену, что она опустила глаза в пол.
— Ну-ну… — зловеще произнёс он. — А ты, я вижу, уже к этому готова, да?
Скрепя сердце родители отпустили Наташку в Москву и даже проводили до поезда. Она чмокнула их в щёки, подняв на руки, поцеловала маленькую Ольгу и, процокав каблучками, взбежала по лесенке в вагон. Когда состав тронулся, она помахала всей своей семье из окна. Ей показалось, что это не поезд — перрон поехал назад, унося от неё троих самых родных людей. На самом деле Наташку провожали пятеро Мишиных, но ни она, ни её родители в тот момент об этом не знали. Валентина всплакнула вслед последнему вагону, и они на старом дедовском мотоцикле, трофейном «MC», поехали домой.
Выяснилось всё через две недели. Когда Евгений мыл руки после тяжёлого трудового дня, а жена сливала ему из большой алюминиевой кружки. Евгений подставил под воду голову, пофыркал, умываясь, и, вытершись полотенцем, глянул на жену:
— Ты чё, мать? Чё такая задумчивая?
Мать, рассеяно глядя на кошку Марусю, пересекающую двор с мышью в зубах, проговорила:
— Я Жень, кажется, того…
— Чего? — не понял Евгений.
— Задержка у меня… Две недели уже… — робко сказала она, глядя в глаза мужу.
На кратком семейном совете за ужином решено было рожать. Несмотря на то, что Валентине было уже тридцать пять.
— Пацан родится, назовём Иваном, — сказал Евгений, намазывая на хлеб масло, — а если девка — Дарьей, как твою мать.
На том и порешили.
— Ох, и живот у тебя! — однообразно шутила деревенская почтальонша Пимовна, принося письма от Наташки. — Часом не тройня?
Наташка исправно писала родителям, но из посланий её понятно не было: учится она в Москве? Работает? В конце каждого письма она приписывала: «Жду ответа, как соловей лета», — и оставляла отпечаток своей помады под текстом. По меняющемуся цвету её поцелуев можно было отслеживать столичную моду на косметику. Родители на её письма отвечали тот час же, но о беременности матери не сообщали: хотели сделать сюрприз.
В положенный срок — как раз после девятого послания московской дочери — Валентина разрешилась от бремени в райцентровском роддоме. Евгений мучился три часа на жёстком стуле в вестибюле, слыша крики жены где-то в глубине здания.
— Ну? — спросил он усталого акушера, когда тот с бригадой проходил мимо. — Мальчик? Или девка?
— Оба, — сказал акушер.
Так двадцать лет назад в семье Мишиных появились ещё два ребёнка. Дочь Дашка и сын Иван. Были они похожи друг на друга, но близнецами их назвать было сложно.
— Ну тебя, Пимовна! — сказала счастливая Валя почтальонше, когда та принесла очередное письмо от Наташки. — Накаркала!
— Если б я накаркала, — посмеиваясь, ответила Пимовна, — из тебя бы трое вылезли!
Наташка писала, что у неё всё хорошо, что писем больше отправлять не будет, потому что через месяц приедет и сама всё расскажет, и покажет.
— Чё это она нам покажет? — спросил отец, когда Валя прочла ему две тетрадные страницы текста, написанного рукой старшей дочери.
— Главное, нам есть что ей показать, — ответила жена, покачивая колыбельку с ворочающейся Дашкой. Маленький Ванечка спокойно сопел фирменным мишинским носиком.
Наталия приехала, как и обещала, через месяц. Отец, встречавший её с поезда, вёл мотоцикл молча всю дорогу до дома и, первым войдя в дверь, с размаху швырнул кепку на стол.
— Что такое? — Валя очень хорошо знала все выражения лица своего мужа. И то, которое она увидела сейчас, ей совсем не понравилось. — Не приехала, что ли?
Муж выпил кружку воды и, пройдя через всю комнату, сел на диван.
— Приехала, — наконец сказал он.
— А где ж она? — спросила мать, которой и звук мужниного голоса не понравился.
— Во дворе… — муж закинул руки за голову и улёгся на диване, глядя в потолок.
Потом закончил:
— В мотоцикле сидит… В коляске…
— А чё ж она там сидит? — спросила Валя, испытывая непонятное волнение.
— Сходи, посмотри, — ответил муж, надел очки и стал читать газету.
Заплакал малыш. И Валентина инстинктивно бросилась к спальне, но остановилась, сообразив, что плач доносится не оттуда. Она посмотрела на мужа: он упорно делал вид, что читает газету.
Наташке действительно было что показать. Она привезла из столицы маленького сына Генку и новенькое свидетельство о его рождении.
— Ну что, бабуля! — сказала она, внеся завёрнутого в одеяло мальца в дом и забыв
снять мотоциклетный шлем с головы. — Принимай первого внука!
Родители были в шоке. Но в ещё большем шоке была Наташка, когда увидела в родительской спальне Дашку и Ваньку — своих брата и сестру.
— Ой, какие! — она положила Генку на стол и склонилась над колыбельками. — А кто из них Дашка?
В этот момент Генка захныкал, и через несколько секунд вся троица орала в голос. Наташка схватила своего сына, мать Дашку. Прибежавший отец — Ваньку. Все принялись успокаивать малышей, но те всё равно орали как резаные.
