Мария Дубинина - Дзюсан. Академия-фантом
А потом за спиной стукнула дверь, и хриплый со сна голос произнес:
– Макалистер-сан?
Генри резко обернулся. Сората стоял рядом, посвежевший и выспавшийся, только глаза напряженно поблескивали. Мужчина догадался, что он видел кровавую надпись, и испугался, однако Кимура казался внешне спокойным. Он подошел к перилам и, взглянув вниз, вдруг сказал:
– Макалистер-сан, спасибо, что были рядом.
История пятая, в которой мертвый мальчик дает о себе знать
Иней его укрыл,
Стелет постель ему ветер…
Брошенное дитя.
Ребенок, оставшийся без родительской нежности, все равно что оставшийся без родителей вовсе. Я мог бы сказать, что мы помогаем таким детям найти себя, но на самом деле лишь замыкаем их в собственном одиночестве.
Акихико Дайске. МемуарыХибики с самого раннего детства учили гордиться тем, что он часть клана Курихара. Это проявлялось во всем – от одежды и поведения до выбора увлечений и друзей. Список книг для него составлял специально нанятый человек, которого в доме называли гувернером, он же выстраивал расписание для мальчика и следил за его выполнением. В свободное от учебы время Хибики занимался единоборствами, музыкой и рисованием акварелью. Он не знал иной жизни, и его это устраивало.
На праздник цветения сакуры в том году все почтенные семейства собрались вместе в доме Курихара. Глава семьи, вдовец Курихара Риота, готовился к этому мероприятию заранее, выстраивая сценарий пошагово с тщательностью, присущей его традиционной натуре. Для сына он выделил роль на чайной церемонии, которую тому предстояло выучить и отрепетировать до автоматизма. Ничто не должно было испортить праздник. Пышный цвет сакуры покрыл обширный сад бело-розовым снежным покрывалом, и под сенью отяжелевших от ярких соцветий ветвей установили чайные домики, а у декоративного пруда с горбатым деревянным мостиком – сцену для приглашенных актеров театра кабуки.
Исполнив свою роль, Хибики послушно отправился к себе и переоделся. Выступление труппы его мало интересовало, однако это входило в программу праздника, составленную отцом, и подросток вернулся в сад, где на сцене уже развернулось действо под тревожный аккомпанемент сямисэна и хаяси. Высокий дрожащий звук бамбуковой флейты рождал в душе смятение, приковывая взгляды к одинокой фигурке танцовщицы в национальном одеянии. Ярко-алый летящий шелк кимоно с черным узором, будто по свежей розе стекают чернильные капли, подпоясан вышитым бисером оби. Солнечные лучики, просачивающиеся сквозь переплетение ветвей, играли на блестящих маэдзаси в волосах. Движения танцовщицы были плавными, чарующими, а раскрытый веер в тонкой руке порхал точно крыло райской птицы. Маленькие красные губки на выбеленном лице приковали взгляд юноши. Он понял, что влюбился, в тот короткий миг, когда его глаза встретились с ее – пронзительно-черными и сияющими, как агаты.
Вспоминая проведенное с ней время, Хибики научился видеть в этом определенную иронию. Сын богача и простая танцовщица, история старая как мир и такая же горькая.
– Я буду называть тебя Сакурой, ладно?
Мэзуми рассмеялась и, зачерпнув ладонью воды из фонтана, плеснула ему в лицо. Хибики перехватил тонкое запястье, и жар нежной кожи испугал его, как пламя свечи пугает робкого мотылька. Все для него было впервые, и эта невинная встреча вечером, после занятий в школе, под косыми оранжевыми лучами, играющими в пенных струях фонтана. Девушка подсела поближе, прижимаясь к парню горячим боком, сквозь тонкую ткань сарафана он ощущал трогательную мягкость ее округлого бедра. Незнакомые чувства и желания смешались в его груди, и, повинуясь им, Хибики обнял Мэзуми за талию, гибкую, точно ивовая ветвь. Девушка обхватила его лицо ладонями и поцеловала. И наследник клана Курихара узнал, что есть жизнь куда более интересная и приятная, чем та, какую он вел на протяжении своих унылых пятнадцати лет.
Они стали встречаться чаще, в уединенных местах, посещать которые Хибики было не положено по расписанию. Он начал прогуливать курсы французского и спортивные секции, но зато музыка и рисование стали даваться юноше несравненно лучше, ведь перед глазами у него всегда была прекрасная муза в ярко-алом кимоно, такая, какой он запомнил ее с первого взгляда. Правда, Мэзуми была старше на два года и почему-то упорно не желала приходить в дом Курихара, но в этой ее робости Хибики видел только прекрасную чистоту скромности. Однажды их свидания едва не открылись. Отец вызвал Хибики в свой рабочий кабинет и в свойственной ему патетичной, немного неискренней, как теперь юноше казалось, манере напомнил ему про долг, честь и ответственность перед семьей. Хибики же больше не видел в этом того смысла, что раньше. Уходя, он полагал, что сумел скрыть изменения в себе, однако на следующий день Мэзуми не пришла на встречу. Хибики просидел на скамейке в городском парке до самого закрытия. Пошел не по-весеннему холодный дождь, и легкая одежда юноши пропиталась влагой и леденила кожу, но холодок в груди беспокоил его куда сильнее.
Не пришла Мэзуми и следующим вечером, и через день, и даже через два. Тогда Хибики вдруг понял, что совсем ничего не знает об этой девушке, ни ее телефона, ни адреса, ни родственников, ни друзей. В театре, где она была ученицей, сказали, что Мэзуми оставила танцы. Хибики казалось, что мир рушится под его ногами.
– Нам надо поговорить, сын.
Риота никогда не называл его по имени, если этого можно было избежать. Имя Хибики дала мать, погибшая в прошлом году, и о ней не принято было упоминать. Хибики приготовился к очередной порции нравоучений, но отец удивил его:
– Сын, ты будущий наследник семейного дела Курихара. Ты получаешь блестящее образование и воспитание. Я могу, наконец, спокойно заняться своей жизнью. – Он нахмурил брови, точно ожидая упреков. – Сын, сегодня вечером я познакомлю тебя со своей будущей женой.
Хибики привык повиноваться. Слово отца для него было все равно, что приказ для солдата, но то, что юноша услышал, привело его в ужас.
– И не смей перечить. Свадьба – дело решенное.
До самого вечера Хибики просидел в своей комнате, и мысли о Мэзуми не давали ему покоя. И вот настал час, когда служанка оповестила о приезде гостьи – будущей хозяйки дома. Воображение юноши успело нарисовать некий абстрактный образ мачехи, почерпнутый в основном из литературы, и, спускаясь к ужину, он полагал, что готов к чему угодно.
Ярко-алый шелк платья ослепил его.
– Хибики! – позвал кто-то по имени суровым голосом. – Хибики, поприветствуй госпожу Накано Мэзуми.
