Светлана Полякова - Служители зла
Змеиной.
Кирилл почувствовал рядом с самым сердцем холодное и липкое прикосновение страха. Сейчас ему хотелось снова оказаться в уюте своей квартиры. В НОРМАЛЬНОМ уюте.
Но ее руки уже легли ему на плечи. Ее глаза таинственно мерцали прямо перед его лицом. И довод плоти, что был сильнее других доводов, поверг в прах все мысли, подчиняя себе всего Кирилла.
* * *Павлик носился по квартире, совершенно забыв о прежних дурных настроениях.
— Я — Бэтмен! — кричал он, немного запыхавшись от игр.
Душка, изображающая, естественно, Женщину-кошку, носилась вместе с ним, словно забыв, что она уже большая девочка.
Сейчас все тревоги и опасения, казалось, растаяли в воздухе.
Пролетая мимо кровати, юный «Бэтмен» нечаянно зацепился ногой за покрывало и упал, таща за собой на пол ворох постели.
Душка упала рядом, и они теперь барахтались в этой куче, смеясь и визжа от восторга.
— А-вария! — кричал, задыхаясь от смеха, Павлик. — У нас случилась авария!
— Надо выбираться, — сказала Душка. — Негоже нам с тобой тут застрять, когда столько народу нуждается в нашей бесценной помощи… Преступные элементы разгуливают по городам, множатся повсюду, как грибы после дождя, а мы валяемся среди этих простынок!
Павлик попытался встать, но снова свалился с таким серьезным выражением лица, что Душка не сдержалась от нового приступа хохота.
В это время в дверь позвонили.
— Кто бы это мог быть? — спросила Душка и пошла открывать.
Павлик стоял за ее спиной, когда она отодвинула задвижку и распахнула дверь.
На пороге стояли те самые «божьи одуванчики», которые регулярно забирали к себе Павлика после школы.
Они улыбались и покачивали седыми головками, что делало их еще более похожими на одуванчики, вот-вот готовые облететь от порыва ветра. Душка не сдержалась и фыркнула.
— Здравствуй, детка, — проговорила старушка. — А где наш маленький дружок?
— А я заболела, — радостно сообщила Душка, нимало не стараясь выглядеть больной. — И Павлика оставили со мной.
— Какая жалость! — Старуха прицокнула языком. — Мы так без него скучаем, так скучаем… И когда же ты собираешься выздороветь?
В глазах старухи не было никакого выражения. Душка вдруг почувствовала непреодолимое желание показать ей язык. Или сообщить, что она НИКОГДА не выздоровеет. Но она знала, что ее детское хамство никаких эмоций не вызовет. Они будут все так же покачивать головами, как китайские болванчики, и смотреть на нее бессмысленно-приветливыми глазами.
— Как Бог решит, — пожала Душка плечами, опять использовав любимое бабушкино выражение.
И с удивлением отметила, что оба старикана дернулись, и на одно мгновение на их лицах появилась и исчезла злость.
«Странно», — подумала Душка. Ведь она же им ответила вполне вежливо — почему это они так скривились, будто она засыпала им в нос сухой горчицы?
Стариканы некоторое время пребывали в молчании, разглядывая Душку с явным неодобрением, и девочка уже почти потеряла всякую надежду, что они наконец-то уйдут, исчезнут, испарятся — все, что угодно!
Наконец пауза была прервана очередной порцией причмокиваний и цоканья, и старик, похожий на лысого и безбородого гнома, прошамкал:
— Что ж… Нам очень жаль, что ты заболела. Нам очень-очень жаль.
Он похож на заевший проигрыватель, решила Душка. Интересно, сколько раз еще он повторит, что ему жаль?
Они явно медлили с уходом, как бы ожидая чего-то, и Душка решила их поторопить.
— Извините, но мне надо учить уроки, — сообщила она, широко улыбаясь.
Кажется, теперь им надо понять, что их дальнейшее пребывание в ее обществе совсем не обязательно.
Они тяжко вздохнули и попрощались.
Душка с облегчением закрыла за ними дверь и сказала:
— Ну, бедный мой братец, теперь я понимаю, как тяжела твоя жизнь! Эти зануды отравят ее кому угодно.
Она представила себе, как умильно кружат они вокруг Павлика и, чего доброго, старательно пересказывают ему свои идиотские жизни. И ей так жаль стало мальчика, что она твердо решила что-нибудь придумать, чтобы он ходил туда пореже.
Она посмотрела в сторону лестницы, на верхней ступеньке которой стоял Павлик, и вздрогнула. Он стоял, прикусив нижнюю губу, и смотрел на дверь с таким ужасом, что Душке передался этот его животный страх.
Она даже оглянулась. Но никого там уже не было.
Однако малыш весь снова дрожал, как утром…
И, черт побери, это было связано именно со старыми занудами, или Душка ничего не понимает в этой жизни!
* * *— Вообще-то тут тихо. Совершенно непонятно, зачем мы тут нужны.
Анна прислушалась. Две медсестры вполголоса разговаривали, куря в уголке.
— Может быть, стоит попроситься на станцию переливания крови? — спросила вторая, белокурая девушка с маленьким шрамом возле губы, таким незаметным и словно переходящим в морщинку. Такие появляются от улыбки. Вот и сейчас Анне показалось, что девушка эта просто всегда улыбается.
— Попросись… Я что-то совсем не хочу на эту дурацкую станцию.
Вторая, напротив, была черноволосой и немного хмурой.
— Если честно, я вообще не знаю, какого черта мы сюда приволоклись… Не сиделось нам в городе.
— Тебе тут что, не нравится?
Вопрос был задан почти шепотом. Черноволосая уже собралась ответить, но, поймав на себе пристальный взгляд Анны, явно смутилась и проговорила нарочито громко:
— Да нет. Замечательное место. Как воплощение мечты…
С этими словами она резко потушила сигарету и пошла к лестнице, ведущей в манипуляционную.
Анна посмотрела ей вслед с некоторым удивлением. Эту девушку она видела и раньше, и та ничем не выказывала недовольства. Напротив, с ее лица не сходила улыбка! Что это? Лицемерная попытка убедить окружающих в том, что это окружающее благоденствие ей не нравится? Или она, как и Анна, боится признаться а этом даже себе самой?
Боится признаться в том, что она… боится?
Найти ответа Анна не могла, поэтому она попыталась заговорить с блондиночкой.
— А вы давно здесь?
— В Старой Пустоши? Нет. Около месяца.
Девушка приветливо улыбалась ей НАСТОЯЩЕЙ улыбкой. Анна призналась себе в том, что эта милая блондиночка нравится ей.
— А я только неделю…
Анна едва заметно вздохнула. Ей-то самой казалось, что она жила здесь всегда. Она уже успела устать жить здесь.
— Привыкнете, — успокаивающе сказала девушка. — Мне тоже сначала тут не очень нравилось.
— Не нравилось? — Анна не поверила своим ушам.
