Ксандр Лайсе - Моя любимая сказка
— Это неопасно?
— Понятия не имею…
Тем временем, огонёк над камнем задрожал, как под порывом ветра, и стал ярче. Снова вздрогнул и исчез.
— Тебе страшно? — эти слова я выдавил из себя через силу. Говорить не хотелось.
— Нет, — Ярослава, и в самом деле, не казалась испуганной. — Почему-то мне показалось… Это было что-то… Оно бы не навредило. Пойдём?
Но едва мы сделали несколько шагов по откосу, как в траве вокруг камня загорелось что-то, напоминающее новогоднюю гирлянду. Мы остановились.
Крошечные огоньки — точная копия того, первого, — дрожащие между травинками, казались живыми. Через мгновение они замерли, и вдруг каждый выбросил вверх по тонкому сияющему лучу. Достигнув в высоту примерно двух метров, лучи раскрылись лепестками и стали таять, опускаясь на траву тихо светящейся пылью. Ещё мгновение — и вокруг осталась только темнота. Темнота, в которой всё было видно не лучше, чем обычно.
— Вот это да! — восхищённо прошептала Яра. — Что это такое?
— Кто его знает… — я ощутил, что говорю свободно. От странной усталости не осталось и следа. — У тебя мелочь есть?
— Что? — неожиданный вопрос вернул Яру к реальности, она даже снова заговорила в голос.
— Ну, мелочь. Копейки, монетки хоть какие-нибудь?
— Вроде бы да… А зачем тебе?
— Надо оставить на камне. Так положено.
* * *Когда-то, в старину, на этих камнях оставляли кое-что посерьёзнее монет. Кто знает, какие жертвы приносили в Овраге наши предки? Домашнюю скотинку? Или?..
Овраг не зря именовали Велесовым. Грозный царь славянской преисподней — Кощного — принимал здесь дары людей. Он правил силами далёкими от света и радости, но, как и все остальные боги, должен был получать приношения. Иначе равновесие мира могло быть нарушено. А этого никому не хотелось.
Потому и не считалось предосудительным ставить ему в положенные дни трапезу. Тьму тоже надо чтить. И если даже в роли жертвы оказывался человек — что одна жизнь против бытия всего мира? Тем более, посмертная жизнь такой жертвы представлялась куда как завидной.
Эпидемия, неурожай — очевидные признаки того, что равновесие пошатнулось. И его надо было восстанавливать. Ведь человек — тоже часть вселенной.
Минули века. Давным-давно бородатые старцы в последний раз пропели древние славословия Царю Кощному, и жертва, вздохнув в последний раз, произнесла с улыбкой: «Вижу! Вижу хоромы Его! Вижу и Его самого, Батюшку…» Погасли неугасимые костры под копытами коней княжеских дружинников. Пали под ударами мечей старцы. Забылись слова песнопений, хотя и были на многие столетия старше новой веры, именем которой гнали из Руси всё извечное.
До нас дошёл только обычай — оставлять на камнях что-нибудь. В дар неведомой силе, которую уже и забыли, как звать-величать по имени.
* * *Я умолк. Мы шли, держась за руки, между ровными рядами деревьев. Эти фруктовые сады — всё, что осталось от села Дьяково. Сливы, груши, яблони давно одичали, и всё равно, каждый год в августе ветки тут гнутся чуть ли не до земли. Кроме садов, о бывшем селе напоминала, правда, и Дьяковская церковь. Вообще-то её официальное имя — «Усекновения честной главы Иоанна Предтечи», но так было слишком длинно, и в среде экскурсоводов её называли просто — Дьяковской. Она стоит в самом устье Оврага, над обрывом. А возле неё — должен быть спуск к тому мостику, где нашли барсетку. Тёмный силуэт церкви вблизи был хорошо виден на фоне светлого неба.
— Ты так рассказываешь… — Яра старалась ступать осторожнее: поскользнуться на подгнившем яблоке или груше в этих местах ничего не стоило — Так говоришь… Мне показалось, что я даже слышу эти древние гимны! Так здорово у тебя получается!
— Это профессиональное, — не без гордости сообщил я.
Слева от нас показалось что-то белое. Я посмотрел вперёд. Церковь оказалась уже совсем рядом и немного слева.
— Ну, вот… — это была немедленная и весомая пощёчина моему профессионализму.
— Что случилось?
— Ничего особенного. Мы поворот к спуску проскочили, — из-за Яриной похвалы мне было ещё досадней.
— И что?
— Да, в общем, ничего страшного… Пройдём через кладбище, — я махнул рукой влево — и всё.
— Через кладбище? — Яре, видимо, стало не по себе.
— Ну да.
— А, может… Ну его, а? Мало тебе тумана было?
— Не бойся, — я взял её за руку и повёл за собой. — Мы и так на кладбище уже минут десять гуляем.
— Э-это как? — Ярославе стало страшно не на шутку. — Тут же сады? Были…
— Ну, это старое церковное кладбище, его границу точно уже не знают. Раньше оно огромным было. Вон, видишь, белеет впереди? Это надгробия. А там, где мы стоим — тоже могилы были. Так что, если бы нас захотели вурдалаки сцапать — сцапали бы уже давно.
— Ты не боишься?
— Не-а. У наших предков могилы считались самым спокойным местом: никакая нечисть не пристанет! Пращуры защитят.
Рядом с нами то здесь, то там виднелись белокаменные памятники. Формой они напоминали гробы, на некоторых — это я помнил хорошо — сохранились даже остатки надписей. Яра пыталась идти рядом со мной, но получалось плохо: мы постоянно натыкались то на кусты, то на потемневшие камни.
— Слушай, помнишь, я тебе про вопли говорила… Ну, когда мы встретились только, возле спуска?
— Ну? — я наскочил на какую-то оградку и теперь обходил её.
— Мы сейчас ведь у самого конца оврага, да? — Яра снова нашла мою руку.
— Ну да. Сразу за церковью — обрыв к Москве-реке.
— Так вот, по-моему, отсюда и орали… Мне кажется… — рука Яры дрожала.
— Не бойся. Мало ли…
Договорить я не успел: что-то мягкое и податливое, неожиданно оказавшееся под ногой вместо твёрдой земли, вдруг с хриплым рёвом рванулось куда-то в сторону, и я полетел вниз.
Глава 8
К счастью, я упал чуть левее массивного каменного надгробия. Ещё чуть-чуть, и моя голова пришлась бы как раз на его угол.
Рядом, похожая на тень старинной плакальщицы, всхлипывала Яра. А где-то слева шуршало опавшими листьями и хрипело ещё что-то… Или кто-то.
— Мишкин! Ты жив? — Яра на ощупь отыскала моё лицо. Прохладная влажная ладошка.
— Вроде бы… — я сел и ощупал запястье. Наверное, ударился о надгробие.
— Ми… Миш! Пойдём отсюда, а?
Хрипы по левую руку стали интенсивнее и постепенно обретали черты членораздельной речи. Что-то белесое виднелось в темноте, помимо могильных плит. И оно шевелилось.
— Миш, пойдём! — Ярослава потянула меня за рукав.
— Погоди-ка! — я привстал. Что-то показалось мне в этих хрипах… — Эй! — крикнул я в темноту. Хрипы и шуршание немедленно стихли.
