Шарлин Харрис - Все хорошо, что начинается с убийства
— Я знаю и жалею, но не могу…
Мой голос прервался, когда я поняла, что собиралась сказать: «Отвечать за вашу смерть». Я откашлялась и подумала о том, как храбро она много лет терпела боль — и от артрита, и от больного сердца.
— Не надо, — сказала женщина, умоляя.
Стоя на коленях возле кровати и держа миссис Хофстеттлер за руку, я думала обо всех обитателях этого дома, которые при мне покинули какую-то из восьми его квартир. Пардон Элби погиб, О'Хагены переехали, Йорков больше не было, Норвел Уитбред сидел в тюрьме за подделку чека. Это только из тех арендаторов, которые жили в Садовых квартирах прошлой осенью. А теперь вот Мэри Хофстеттлер.
Она скончалась через час.
Я знала, что конец близок и что Мэри больше не слышит меня, а потому позвонила Кэрри Траш:
— Я насчет Мэри Хофстеттлер.
Я слышала, как шуршат бумаги на столе Кэрри.
— В чем дело?
Кэрри поняла по моему голосу — что-то не так.
— Она покидает нас, — сказала я очень тихо.
— Уже еду.
— Она хочет, чтобы ты ехала медленно.
Молчание.
— Поняла, — сказала Кэрри. — Но ты должна позвонить в девять-один-один, чтобы прикрыть свою задницу.
Я повесила трубку телефона свободной рукой. Другой я держала костлявые пальцы Мэри. Когда мой взгляд сосредоточился на лице Мэри, она вздохнула, а потом душа ее покинула тело.
Я тоже вздохнула, набрала девять-один-один и сказала:
— Я прибиралась в квартире Мэри Хофстеттлер. Оставила комнату на некоторое время, чтобы навести порядок в ванной, а когда вернулась проверить Мэри, она… Думаю, она умерла.
Потом мне пришлось пошевеливаться. Я схватила моющее средство для окон, чтобы очень быстро прибраться в ванной. Я оставила спрей и бумажные полотенца возле раковины, воткнула ершик в туалет и торопливо налила в воду немного голубого очистителя.
В дверь постучала Кэрри Траш и едва успела склониться над Мэри, как прибыли медики «скорой помощи».
Когда я их впустила, открылась дверь по другую сторону коридора и выглянула Бекка Уитли. Она была одета модно, в строгие красные слаксы и черный свитер.
— Старая леди?
Я кивнула.
— Она в плохом состоянии?
— Умерла.
— Я должна кому-нибудь позвонить?
— Да. Ее сыну Чаку. Вот тут его номер.
Пока Кэрри и медики «скорой» совещались над телом миссис Хофстеттлер, а потом грузили его на каталку, я принесла телефонную книжку, которую старая леди держала в гостиной рядом с телефоном, и протянула ее Бекке Уитли.
Не могу выразить, какое облегчение я почувствовала оттого, что меня избавили от необходимости звонить Чаку. Не только потому, что он мне не нравился. Я чувствовала вину.
Пока Мэри вкатывали в машину «скорой», я думала о том, что мне следовало сделать. Я должна была немедленно позвонить Кэрри или набрать девять-один-один, связаться с лучшей подругой Мэри — старшей миссис Уинтроп, Арнитой, а потом уговорить миссис Хофстеттлер не сдаваться. Но в последние месяцы Мэри все больше страдала от боли, постепенно становилась совсем беспомощной. Много раз бывало так, что мне приходилось ее одевать. Если по расписанию я не должна была приходить, то позже выяснялось, что она весь день оставалась в постели, потому что не могла встать сама. Мэри отказывалась от предложения сына поместить ее в дом престарелых, от сиделки на дому и приняла собственное решение, когда уйти.
Внезапно я поняла, как сильно буду скучать по миссис Хофстеттлер. На меня обрушилось осознание того, что я была свидетельницей ее смерти. Я села на ступеньку лестницы, ведущей на второй этаж, где находились еще четыре квартиры, и почувствовала влагу на щеках.
— Я поговорила с женой Чака, — сказала Бекка.
Пытаясь догадаться, как она смогла подобраться ко мне незаметно, я увидела, что Уитли в одних носках.
— Нельзя сказать, что она убита горем.
Я не подняла глаз и ровным голосом произнесла:
— Они списали ее со счетов несколько лет назад.
— Вас нет в ее завещании? — спокойно спросила Бекка.
— Надеюсь, что нет.
Потом я все-таки на нее посмотрела, а она уставилась на меня через голубые контактные линзы. Спустя минуту Бекка кивнула и вернулась в свою квартиру.
Я боялась без разрешения закончить работу в квартире миссис Хофстеттлер. Вдруг кто-нибудь явится, чтобы расспросить меня о ее смерти, и тот факт, что я осталась, чтобы прибраться, покажется подозрительным. Как будто я пытаюсь избавиться от улик или краду ценности. Поэтому я заперла квартиру и вернула ключи Бекке, которая без комментариев их взяла.
Когда за мной закрылась ее дверь, я услышала, как хлопнула еще одна, этажом выше. Я взглянула на лестницу. По ней спустился человек, который арендовал квартиру Норвела Уитбреда, — мужчина, явившийся вчера вместе с Хоувеллом в дом Уинтропов. Я решила, что он примерно моего возраста. Около пяти футов десяти дюймов, с торчащим прямым носом и ровными черными бровями над глазами орехового цвета, с узкими, прекрасной формы губами и сильным подбородком. Волосы его были снова завязаны в хвост. От самой линии волос мимо правого глаза тянулся к челюсти тонкий, слегка сморщенный шрам. На нем была темно-зеленая фланелевая рубашка, старая кожаная куртка и джинсы.
Я смогла рассмотреть его так хорошо потому, что он остановился у подножия лестницы, долго глядел на меня, а потом сказал:
— Вы плакали. С вами все в порядке?
— Я не плачу, — нелепо, яростно ответила я и встретилась с ним глазами.
Мне казалось, что я полна страха. Я будто чувствовала, как во мне что-то надламывается.
Приподняв прямые брови, мужчина еще мгновение смотрел на меня, потом шагнул и через черный ход вышел на парковку для жильцов. Дверь закрылась за ним далеко не сразу, и я увидела, как он сел в машину, через мгновение-другое вырулил со своего места и уехал.
Похороны миссис Хофстеттлер состоялись в понедельник — быстро даже для Шекспира. Она запланировала поминальную службу еще два года назад. Я помнила священника епископальной церкви, крошечного человечка, почти такого же старого, как Мэри. Он приходил, чтобы поговорить с ней об этом.
Я многие годы не входила в церковь, поэтому долго боролась сама с собой. Я уже попрощалась с Мэри, но тут меня посетило пронзительное озарение. Ей хотелось бы, чтобы я присутствовала на похоронах.
Натянуто, неохотно я позвонила двум своим клиентам, к которым обычно приходила днем по понедельникам, и договорилась с ними на другое время. Причесавшись, я облачилась в дорогой черный костюм, оставшийся еще от моей прошлой жизни. Я долго хранила его, потому что он был универсальным. Я купила пару колготок, втиснулась в эту мерзкую одежду, гримасничая от отвращения, сунула ноги в черные туфли-лодочки на высоких каблуках. Два моих шрама теперь стали видны, тонкие и белые, потому что костюм имел низкий квадратный вырез. Но я была очень бледной и решила, что шрамы не бросаются в глаза. С ними все равно ничего нельзя было поделать. Я не собиралась покупать другую одежду. Этот костюм все еще был мне впору, но не тютелька в тютельку, как раньше. Регулярные тренировки изменили мое тело.
