Вадим Волобуев - Благую весть принёс я вам
- Головня - наш человек! - грохнул Сполох, хлопая загонщика по плечу. - Наш!
Вождь поднял руку, замыкая ему уста.
- Отец не может отнимать у нас Большого-И-Старого. Так?
Все уставились на Головню в ожидании ответа. За спинами сидящих мокрыми пятнами расплывались каменные тени, и холод вползал под кожу, и слышалось где-то: "Лё-о-од, лё-о-од!".
- Но он же - Отец, - сказал Головня, опуская взор.
- А я - вождь! Кто тебе ближе - я или он?
Сполохова мачеха сказала:
- Старик хочет сделать вождём Светозара...
Вот уж дудки! Всякий знает - родным Отца заказан путь в вожди. А Светозар - его зять.
- Он думает, что может всё, - с ненавистью процедил Сполох.
- Если б не он, Искра была бы твоей, Головня, - проговорила мачеха.
Голос у неё был мягкий, заботливый - не женщина, а хлопотливая чайка. А слова её - подлый искус. Вся община знала про него с Искрой. Знала и молчала. Шашни меж родичей - обычное дело. Лишь бы не женились.
- Отцы лгут, Головня, - прошелестел Искромёт.
- Старикашка свихнулся, пора дать ему по зубам, Лёд меня подери, - напирал Сполох.
- Их надо избирать, как избирают вождей.
О духи тепла и света, куда он попал? Уходи, Головня, уходи!
Страшное подозрение осенило его. Он взглянул на Искромёта, и тот усмехнулся. Мрачным нимбом горели его волосы - чёрные и блестящие как уголь. Не люди собрались здесь, а демоны.
Сполох - демон гнева: тревожил дремлющую ярость, тянул из Головни гнев.
Зольница, жена вождя - демон соблазна: искушала чужой прелестью, сулила наслаждение.
Вождь - демон честолюбия: разжигал тщеславие, лелеял хрупкий росток неуёмных мечтаний.
С ними всё было понятно. Но каким демоном был плавильщик?
И снова, как бывало не раз, в памяти Головни всплыло детство, один из дней, когда мать после ссоры прижимала его к себе и горячо шептала: "Держись Отца Огневика, сынок! Меня не будет, он тебя пригреет. Держись Отца Огневика!".
Матери не стало. Но пригрел его не Отец Огневик, а Пламяслав, мудрый и печальный старик, переживший почти своих детей.
А вождь тряс бородой, словно медведь, и призрачно мерцали его зубы, белые как мел. Искромёт улыбался - лукавый крамольник, неуязвимый владыка зла.
И вдруг - будто тёмное масло замерцало в его ладони.
- Гляди, парень, гляди!
Головня вздрогнул, подался вперёд. А плавильщик осклабился чернозубо и протянул ему под нос странную штуку - хватай!
Продолговатая, гладкая с выщербинами, слегка изогнутая, штука словно таяла в руке. Свет плавал в грязной желтизне. Медь?
Вещь древних! Ещё одна. О Великий Огонь...
А Искромёт, разбитной бродяга, говорил ему:
- Ох уж эти Отцы-мудрецы. Стращают вас скверной. Пугают тёмными чарами. - Он покрутил реликвию в пальцах. - Хочешь? Возьми. Мне не жалко.
Головня закусил губу. Твои происки, Лёд!
- Отец Огневик говорит, что...
- Врёт твой Отец Огневик! И все они врут! - Искромёт поманил его пальцем и сказал, понизив голос: - Если Огонь - добро, а Лёд зло, почему мы пьём воду, а не пламя? Почему в болезни нас сжигает жар, а не холод? Соображай, парень. Соображай.
Его слова перекатывались в голове, словно камешки на дне серебряного блюда, звуки плескались, как кислое молоко в мешке.
- Господь торит себе путь. Он послал вам Большого-И-Старого, чтобы вы попали в мёртвое место. А Большой-И-Старый - это всегда благо, что бы там ни говорил ваш Отец. Когда наш учитель вернулся из мёртвого места, он сказал: "Я принёс вам добрую весть". Ныне я принёс эту весть тебе и твоей общине. Знай же: истинный Господь - не Огонь, а Лёд.
Вот оно что! Лёдопоклонник!
Будто остолом ударило Головню при этой мысли, а в лицо дыхнуло холодом, хотя в жилище было жарко. Еретик! А они ещё слушали его, развесив уши. Отец Огневик был прав.
О Великий Огонь, не дай пропасть!
И сразу вспомнилось гадание в женском жилище, и жутко стало от мысли, что устами Головни тогда говорили тёмные демоны. Не зря он спрашивал о еретиках - то был знак, предчувствие наползающего зла, смрадное дыхание лютого бога, от которого нет спасения. Он испытывал Головню на прочность, и загонщик поддался ему, замороченный судьбой.
Искромёт произнёс, сжав кулак:
- Мы вернём твоих сородичей в лоно истинной веры. Вам не придётся больше плясать под дуду Отцов.
И тут же вспомнился хищный лик Отца Огневика, и его прищуренные острые глазки, и голос - пришепётывающий, будто шуршание полозьев по голой земле: "Или Огня не боишься? Он, Огонь-то, всё видит".
А вокруг летали слова, как ошмётки пепла над пожарищем, и ядовитой крамолой насыщалось жилище.
- Отца изгнать - и дело с концом, забери его земля.
- Сам уступит. Огонь уйдёт, и он уйдёт. Так будет!
- Отцы-хитрецы, удалые молодцы! Уж сколько я с ними дело имел, а всё одно и то же...
- Собачатиной детей кормим...Если мужики не начнут, бабы голос подымут.
И дивно, и страшно было слышать это: словно под потолком кружились обрывки чужих снов, а Головня по чьей-то оплошности заглядывал в них. Чудеса, да и только!
Вождь перегнулся, положил ему руку на плечо.
- Помню твоего отца, Головня. Он был добрым загонщиком и верным товарищем.
О боже...
Искромёт засмеялся:
- Он уже наш друг. Наш хороший друг Головня. Лёд не посылает благословение абы кому. Он знает, кого выбрать. Он выбрал тебя, Головня. Иначе ты не пошёл бы в мёртвое место. Ты - наш, Головня.
Тот сидел, слушал, а у самого перед глазами висела роковая костяшка с двумя глубокими царапинами от железного ножа, и громоподобно звучали в ушах неосторожно обороненные слова: "А здесь, в общине, есть ли еретики?". Теперь-то он видел - не причуда то была, а провозвестие грядущего, знак, посланный... кем? Огнём ли? Льдом? Кабы знать!
И опять вспомнились слова матери, которые она, всхлипывая, повторяла: "Держись Отца Огневика, сынок. Меня не станет, он будет тебе опорой. Держись Отца, сынок...".
Искромёт улыбался, глядя на него, и от этой улыбки мороз драл по коже. Чуялось за ней шевеление подземных тварей, и вой тёмных духов, летающих над тундрой, и дикий хохот Собирателя душ, скачущего на призрачных медведях. А лицо его, тёмное от въевшейся сажи, смахивало на уродливую рожу демона, рыщущего в поисках поживы.
Какое-то воспоминание внезапно кольнуло Головню. Он напрягся, пытаясь поймать ускользающую мысль, задрожал веками, нахмурился, пробегая памятью от начала загона до этого мига. Что там было? Большой-И-Старый... Отцы врут... истинная вера... Искра... Вот оно! Искра. "Если б не он, Искра была бы твоей". Если б не он. Если б не он.
Головня поднял глаза, просветлевшим взором глянул на жену вождя. Ах, милая, расцеловал бы тебя! Опорожнил кружку, отставил её в сторону и, вытерев рукавом губы, произнёс решительно:
