Вадим Волобуев - Благую весть принёс я вам
Головня увидел зверя, и мир словно замер перед ним: унесло ветром крики, застыли как истуканы родичи, окаменел Большой-И-Старый. Головня смотрел на его тлеющую шкуру и изъязвленные бока, и думал: "Вот пришла моя смерть. Недолго я пожил, верно? Странно: другие грешат и живут, а я не успел нагрешить, но должен уйти. Тухлый жребий. Обидно. Каждый хочет предстать перед Огнём беспорочным и чистым, но все мы замараны по самую макушку. Безгрешны лишь младенцы. Им - прямая дорога к Огню. Потому, наверное, и мрёт их так много. Огонь питается святостью детей".
Жестокость благого Бога.
Головня окинул мысленным взором свою жизнь, пронёсся памятью от рождения до последнего дня, вновь увидел пьяного отца и кричащую мать, первую петлю и первого оленя, праздник Нисхождения и лошадиные бега, объяснение с Искрой и мёртвое место, а потом возвратился в настоящее, и Огонь вновь толкнул вперёд события.
Колени Большого-И-Старого вдруг подогнулись, и он зарылся мордой в снег, пуская кровавые пузыри. По телу, покрытому свалявшейся грязно-белой шерстью, пробежала судорога, оно набухло и сразу сдулось, как дырявый мешок с молоком. Сбитые копыта с дробным цоканьем ударились о щебень.
- Слава Тебе, Огонь! - воззвал Отец Огневик, и все, тяжело дыша, повторили вразнобой: "Слава!".
Таинство свершилось. Люди проводили душу Большого-И-Старого на небо и тут же, не откладывая, бросились к его плоти. Головня услышал их ликующие вопли и смех. Он знал - сейчас начнут раздавать куски: каждому по заслугам его. Отцу - мозг из голеней; родным его - жир из брюха; вождю - спину; загонщикам - рёбра; остальным - заднюю часть, требуху и голову. Так заведено, и так будет сегодня.
Но прежде вождь, как всегда, поднимет факел и объявит: "Конец голоду", и загонщики грянут в едином порыве: "Слава Огню!". Это будет сейчас и здесь. Не завтра, не через пяток дней, а сейчас и здесь.
Конец голоду.
Даже не верилось.
Над тяжело дышащим Головнёй проплывали зыбкие тени, духи холода вонзали в щёки студёные зубы, чёрные демоны расползались по небу.
И тут откуда-то издали, пронзительно и грозно, прозвучало вдруг роковое слово.
- Нельзя!
Нельзя! Это - не просто слово. Это - Божий вердикт, за которым - погибель. Никто не покусится на "нельзя". Лишь отчаявшийся замахнётся на волю Творца. Сила "нельзя" крушит горы и поворачивает реки, возвышает одних и повергает оземь других.
Изумлённый, Головня посмотрел на Отца Огневика, - может, ослышался? Не померещилось ли ему?
Но старик поднял растопыренную пятерню и повторил: "Нельзя".
Изумлённый ропот прокатился по опешившей общине. Все уставились на Отца, не зная, что и думать, а вождь спросил, насупившись:
- Уж не рехнулся ли ты, Отче?
Припадая на левую ногу, старик подступил к телу зверя, обернулся, сверкая гагачьим глазом. Промолвил тихо и решительно:
- Этот зверь принадлежит Огню. Его судьба - быть отданным Подателю благ, а не нам, людям. Ты, вождь, и ты, Светозар, нынче же разрежете его на части - пусть Огонь насладится запахом мяса и крови. Так будет хорошо для всех.
Удивительны и странны были эти слова. Разве не для того загонщики ходили за Большим-И-Старым, чтобы накормить своих родичей?
Мир потемнел от печали: небо затянули клочковатые тени, лик Огня пропал, а невесомые снежинки перестали порошить ресницы, будто испугались повисшей тишины.
Вождь задрал бороду, почесал волосатое горло. С удивлением и брезгливостью взирал он на Отца, точно увидал пред собой гололицего загонщика или зубастого младенца. Наконец, произнёс:
- Не забыл ли ты о родичах, Отче?
Ноздри Отца раздулись, глаза превратились в щёлки, будто в лицо ему ударил снег.
- Ты, негодяй, смеешь говорить мне такое? Ты, погрязший во лжи, надеялся обмануть меня? Забыл, что я зрю не человеческим, а божественным взором? Ясно вижу скверну, пропитавшую зверя. Истинно говорю тебе: лишь очистительный Огонь избавит его от мерзости. Или думал: и впрямь позволю тебе отравить тела родичей мясом зверя, взятого в мёртвом месте?
- Твои уши закрыты для правды, Отче...
- Врёшь, презренный! Ясно вижу демонов, кружащих над тобой. Не меня ты обманываешь, а Огонь, Творца своего. Мало тебе было бедствий! Хочешь навлечь на нас новые! Ты очарован Льдом, и уста твои полны гнили. Оттого и встретил ты колдуна - своего духовного брата. Оттого и покинул тебя старик, не хотел мириться с двуличием твоим...
Он долго говорил, этот Отец Огневик, и с каждым его словом будто пламя разгоралось в Головне - пламя негодования и ярости. Он смотрел на трясущегося от гнева Отца и видел перед собой не избранника Огня, а своенравного деда, ослеплённого ненавистью к вождю. Как же хотелось Головне высказать ему в лицо всё, что он думал! Но загонщик смолчал, потому что не мог встревать в разговор старших. Дрожа от бессильной злобы, он наблюдал, как кривилось лицо вождя, и как растекался румянец по его правой щеке - след от болезни, донимавшей его всю жизнь. Наконец, вождь разомкнул потрескавшиеся губы:
- Довольно болтовни, Отец. Скажи прямо - мы ходили зря. Скажи это каждому: мне, Жару, Сполоху, своему зятю и внуку. Не о благе общины ты печёшься, а о своём торжестве надо мной. Каждый это видит.
И зашагал к себе в дом - взбешённый, точно медведь, упустивший добычу. А остальные смотрели ему вслед и чувствовали, что вместе с вождём их покидает надежда.
Вечером всех ждал обряд. Но не тот, о каком они мечтали. Вечером им предстояло расстаться с надеждой на прекращение голода. Суровый Огонь устами Отца Огневика лишил их Своего дара.
- И возопил Огонь, - произнёс Отец Огневик. - И сказал он: "Не в силах противостоять Я брату Моему, ставшему Мне врагом". И ушёл Он на верхнее небо, а Лёд остался на нижнем. И стал Лёд мучить людей, насылая на них голод и холод, болезни и страх. А Огонь взирал на страдания людские и скорбел, не в силах помочь человеку, ибо Лёд не пускал Его на землю.
Перед Отцом, спиной к нему, на коленях стоял Огонёк, державший на голове раскрытую Книгу. Духи мрака и холода, приспешники Льда, дышали ему в уши, ерошили спутанные волосы. Он моргал, смахивая с ресниц иней, глубоко дышал под тяжестью ноши. По сторонам от него стояли родители - Светозар и Ярка со светильниками в руках. Горячие капли жира падали на снег, обжигали руки. Книга - огромная, толстая, в железной обложке, завёрнутой в выдубленную кожу, прошитая белесыми жилами - топорщилась тяжёлыми страницами, бугрилась чеканкой, рябила завитушками, испещрившими каждый лист с обеих сторон.
- Но Огонь всеведущ и благ, - продолжал Отец Огневик. - Уходя, Он дал людям завет, дабы помнили они о Создателе своём и не теряли надежды на спасение. "Берегите скрижали Мои, - велел Огонь. - Не сходите с пути Моего. Лелейте в сердце надежду на возвращение Моё". Так сказал Огонь, и возрадовались люди словам Его, ибо познали великую веру, горящую словно костёр в ночи. И сказал Огонь: "Тот, кто верен будет Мне и не поддастся искусу Ледовому, кто останется праведен и крепок, тот сольётся со Мною на небесах и приблизит час прихода Моего. А тот, кто нарушит заповеди Мои и погрязнет в грехе и пороке, отправится в тёмные чертоги Льда, брата Моего, и там рассеется без следа". Так сказал Огонь, и великий страх вошёл в человека, и познал он тогда, что есть добро и что есть зло.
