Елена Блонди - Хаидэ
Сердясь на слезы, мешающие смотреть, она тряхнула головой. Глядя, как из темноты выплывает морда сизого коня, его широкая грудь, освещенная снизу неярким красным светом.
Фыркнув, конь послушно замер, ожидая, когда спешится всадник, твердо спрыгивая на траву. И подхватывая женщину в синем, почти черном от ночной темноты платье. Усадив спутницу у костра, повернулся к Хаидэ и она тихо рассмеялась, наклоняя голову к плечу и разглядывая, как светлые волосы темнеют до черноты, сужаются глаза, а после снова распахиваются, отвечая на ее взгляд своим — спокойным и уверенным.
— Абит? Ты — Абит? Ты вернулся!
— Видишь, сестра, — Ахатта улыбнулась, нашаривая в траве котелок, привстала, вешая его на скрещенные прутья. Огонь зашипел, испаряя плеснувшую воду.
Усаживаясь, она вынула из сумки горсть травы и бросила в котелок. Глянула поверх огня темными узкими глазами.
— Ты вел Драконов, Абит, — сказала Хаидэ, — я думала, мне привиделось. Ты вел их. И Нар сказал — нас ведет Беслаи, как было всегда.
— Да, княжна, — мужчина кивнул, — и так будет всегда. Беслаи не бросает своих детей, и дети никогда не покинут учителя. Даже если он человек, а?
Хаидэ закрыла глаза. Темное облако, мчащееся по темнеющей красной степи, темные лица, отвернутые от заката. И впереди — двое, освещенные нездешним светом. Беслаи ведет своих воинов. И рядом — возлюбленная молодого бога. За которой он пришел в срединный мир, и ждал, когда сама полюбит его, по-настоящему. Как хорошо видеть их вместе. Об этом и сказал ей Нартуз, когда смеялся женской глупости. Значит, он тоже умеет видеть чужие сны. Утром она пойдет на южный склон, пройдет в скалы. И даже если не сумеет спасти, то вот утешение ей — навечно, до смерти. Видения…
Кивая мыслям, открыла глаза, жадно разглядывая счастливую пару. Какое счастье, сидеть так и говорить с ними. Будто не было десяти лет и больше, не было горестей и потерь, не было разлук и несчастий. Надо смотреть, пока утренний свет не забрал их.
Ахатта засмеялась, глядя за ее плечо.
— Ну, черный, ты сильно напугал свою любимую? Не ахнула ли она, увидев твой глаз?
Нуба сел рядом с Хаидэ, потер колени, обтянутые штанами. Из булькающего котелка поднимался тающий запах трав. Абит, приподнявшись, черпнул отвара чеканным маленьким кубком, обжигаясь, хлебнул, вытирая выступившие слезы.
— Пусть попросит Цез, она подарит ему свой мраморный. А то будут пользовать его вместе. По очереди.
Нуба засмеялся и Хаидэ, вздрогнув, быстро обернулась к нему. Недоуменно проследила, как черная рука приняла кубок из рук Абита-Беслаи, и поднесла ко рту. Гулко хлебнув, Нуба отозвался:
— Нет уж, хватит в племени и одной с мраморным глазом. Я похожу так, чтоб пугались дети.
Подал питье княгине и заботливо придержал кубок в ее задрожавшей руке.
— Нуба… ты видишь их? — шепотом спросила она.
— Их? — великан недоуменно поднял брови.
— Ахатту. И Убо… Абита то есть. Беслаи!
Она выкрикнула имя бога. И держа горячий кубок обеими руками, оглядела смеющуюся троицу друзей.
— Пей, любимая, вижу, конечно, вижу.
Из темноты вышел исчезнувший было Казым. Встал на колено перед мужчиной, касаясь рукой травы. За его спиной переступал тонкими ногами конь.
— Спасибо тебе, учитель Беслаи, за то, что не дал моему Полынчику уйти навсегда.
Мужчина поднялся, расправляя широкие плечи. В темном ночном воздухе светлело лицо с яркими, как морская вода в полдень, глазами. Поклонился, прижимая руку к груди.
— Тебе спасибо, храбрый Казым, за коня. Садись с нами.
— Нет. Я с ним. Похожу тут, пока пасется.
Тихой голос Казыма исчез в темноте.
— Идем, Полынчик, там любимая твоя трава. Ты поешь. И всегда чтоб был сытый и быстрый. А в другой раз, когда придешь…
— Ахи… Ты будешь приходить ко мне?
У Ахатты было такое красивое, такое нежное и мирное лицо, что только сейчас, ожидая ответа, Хаидэ, наконец, поняла — все совершилось. Все, к чему шли события, запутываясь узлами и снова вставая, как надо.
Ахатта кивнула:
— Да! Теперь всегда буду с тобой. Я не могу забрать Мелика, тебе растить его, сестра, тебе и Теке. Но каждый день я буду приходить к сыну.
— Вот и хорошо, — успокоенно сказала Хаидэ, — учитель наш Беслаи, ты ее береги. Нет тебе большей любви и лучшей жены.
И добавила, вспоминая, как валялись они на макушке холма, ожидая бредущих далеко внизу друзей:
— Ты понял, Пень? Не обижай!
Они сидели вокруг ночного костра. И выйдя из темноты, советник княгини Нар, прижимая руку к груди, поклонился Беслаи, благодаря его за благополучное возвращение сына. Свалил рядом с огнем припасенного хвороста и деликатно исчез. Огонь разгорался, как сердце, сжимаясь и снова становясь большим, обдавал теплом окруженные темнотой светлые лица, блестел на женских щеках, пробегая красной черточкой по мокрым дорожкам, когда Ахатта сказала горестно:
— Исма…
Имя ушедшего повисло в темноте. А из ночи, проснувшись, что-то спросила первая птица, будто не расслышав, повторила за женщиной:
— Ис-ма?
И через мгновение, тенькнув и пискнув, вдруг разом заголосили тысячи голосов, таща на звонких веревочках сонное утро.
Свет пламени тускнел, уменьшался, жмурясь, но по-прежнему обжигал руку, протянутую к опустевшему котелку.
— Тебе надо поспать, Хаи, — сказал Беслаи, держа в больших руках узкую ладонь задремавшей Ахатты.
Та затрясла головой, переводя с него на сестру слипающиеся глаза. Но он кивнул Нубе, и тот снова обхватил свою княжну поперек живота, поднимая и одновременно вставая сам.
— Я не хочу, — Хаидэ уцепилась за черную шею, поджимая босые ноги, чтоб никого не задеть, — я — с ними… тут! А то ведь уже утро!
Но не слушая, Нуба утащил ее в палатку. И она подчинилась, потому что Беслаи кивнул ей, улыбаясь, над гладкими волосами спящей Ахатты.
Держа великана за отворот рубахи, Хаидэ снова уточнила, безудержно падая в сон:
— Ты — не уйдешь?..
А потом было утро. Такое же, как тысячи и тысячи до него, полное холодной росы, с пламенными точками солнца, легких теней на мокрых верхушках трав и бледного сонного света, еле окрашенного теплом, но с каждым мигом становящегося жарче и живее.
Умытая и выспавшаяся княгиня ходила между своих людей, говорила с Наром, слушала, отдавая распоряжения, время от времени выискивая глазами огромную фигуру Нубы среди воинов. Говорила с Нартузом, который торжественно спустился с горы, окруженный важными тойрами — и у всех яростно блестели начищенные топорики, привешенные к поясам. Вместе с Беслаи и Ахаттой прощалась с Текой, которая сидела на траве, держа на коленях сонного Бычонка и покрикивая на Мелика, убегавшего за кусты и с удивленными восклицаниями тащившего оттуда улитку или помятый поздний цветок шиповника. А потом встала, шлепком отправляя сына к братишке. И разревелась, целуя розовое личико маленького Торзы. Всхлипывая, сурово перечисляла, чего надо будет сыночеку, чтоб не позабывали высокие матери, чтоб кушал, и чтоб не бросали спать на холодной земле.
