Жан Рэ - Город великого страха
Я глянул на него – он был отвратителен.
Глаза покраснели, и в них вспыхивали яростные огоньки. Открыв рот, он обнажил желтые кривые зубы с огромными клыками. Неужели передо мной мягкий, доброжелательный человек, любитель нежных лубочных картинок?
– Грязный шпион! – закричал Крафтон и поднял руку. С невыразимым ужасом я увидел, что его кулак сжимает ручку громадной сечки, заточенной словно бритва.
– Скотина!
Лезвие просвистело у самого моего носа, и во все стороны полетели осколки бутылок – в погребе запахло портвейном и ромом.
И тут, как ни странно, ко мне вернулось самообладание: я перестал страшиться невидимки.
– Полковник, – спокойно сказал я, – нам мало одной тени, являющейся без четверти час?
Он замер и тихо опустил сечку, зловещие огоньки померкли в его глазах.
Лампа упала и погасла, но, к счастью, не взорвалась.
Несколько минут я стоял в непроницаемом мраке. Тишина была полной: прекратились все стуки.
Я чиркнул спичкой и увидел мертвого полковника Крафтона, распростертого на плитах погреба…
Не помню, как добрался до трактира «У веселого возчика», а утром вернулся в дом полковника с судебными чиновниками, и врач констатировал, что Крафтон умер от разрыва аневризмы.
– Разройте пол погреба, – сказал я полицейскому офицеру.
– Зачем?
– Чтобы извлечь труп миссис Крафтон, убитой мужем несколько лет назад в приступе ревности.
Труп с рубленой раной на голове был найден.
Я рассказал странную и мрачную историю об ударах, звучавших в ночи, и врач, который не выглядел дураком, покачал головой.
– Я понимаю вас, мистер Репингтон, Вы слышали биение сердца преступника, усиленное его собственным ужасом от содеянного без четверти час, когда он и совершил свое преступление. Случай исключительно редкий, но не единственный в анналах медицинского факультета. Боже, что выстрадал этот человек!
– Однако, – прервал я, – не это навело меня на мысль о возможной виновности полковника Крафтона… Быть может, доктор, я удивлю вас, сказав, что вечером и во время ночной беседы меня одолевал смутный страх.
– Инстинктивный?
– Вовсе нет, дедуктивный… и он происходил от лубочных картинок, мысль о которых не оставляла меня.
– Объяснитесь, – потребовал врач.
– Я никогда не видел такой полной коллекции, как у полковника Крафтона. В ней имелись все сказки, кроме самой известной истории, о которой знает любой малыш.
– А именно?
– Истории Синей Бороды! Муж-убийца напоминал Крафтону о его собственном преступлении. Эта странная лакуна заставила работать мою мысль, и задолго до рокового часа я начал догадываться…
Мепл Репингтон добавил, что это печальное приключение положило конец его литературной карьере, открыв ему путь в полицию.
– Чертов Репингтон, я не знал об этом его приключении, произнес мистер Триггс, присовокупив свой голос к выдумке и простительному греху сочинительства.
– Мистер Пайкрофт пробормотал:
– Они пили араковый пунш. Если хотите, я вам приготовлю такой же.
Мистер Триггс обсуждал с миссис Снипграсс меню обеда, которым хотел отблагодарить мистера Пайкрофта, когда явился мистер Дув. Новость, сообщенная им, – была ошеломляющей.
– Мистер Пайкрофт умер, он принял такую дозу цианистого калия, что от лето несет миндалем, как от итальянского марципана. Мистер Чедберн собрал жюри и поручил передать вам, что вы включены в него. Это займет у вас несколько минут, ибо самоубийство не вызывает никаких – сомнений, а вам вручат вознаграждение в шесть шиллингов и пять пенсов.
– Почему он это сделал? – вскричал мистер Триггс.
– А с каких пор доискиваются причин событий, происходящих в Ингершаме? – ответил вопросом на вопрос мистер Дув.
– Я так хотел узнать рецепт аракового пунша, – печально произнес Триггс. – Мне положительно не везет.
VII
СТРАСТЬ РЕВИНУСА
Трагическая кончина аптекаря Пайкрофта стала темой устной хроники, и слава мистера Триггса несколько потускнела. Он не стал жаловаться, напротив, обрадовался этому, ибо знал, что не заслуживает ее. И чем больше он размышлял о тайне Пелли, тем яснее понимал, что пленение мясника Фримантла ничего не разъяснило.
Самоубийство Пайкрофта, причину которого он пытался разгадать, вызвало у него состояние угнетенности, быстро переросшее в глубочайшую меланхолию.
Не желая ни с кем встречаться, он сидел дома, курил одну трубку за другой и листал толстенные тома Диккенса.
Несколько раз в день его взгляд обегал залитую солнцем главную площадь, и он шептал:
– Кобвел умер от страха… его сосед Пайкрофт покончил с собой… сестры Памкинс исчезли… Фримантл в сумасшедшем доме. Черт подери, остались лишь кондитер Ревинус и мэр Чедберн – только их дома пока еще не раскрыли своих тайн…
В среду, в ярмарочный день, разразилась гроза.
Рыночная торговля прошла без привычного оживления; многие торговцы, напуганные тропической жарой, даже не стали разбивать свои палатки. Кроме того, в округе свирепствовала коровья чума, и многие скотоводы не явились на рынок.
Миссис Снипграсс, подавая чай с кексом, сообщила, что свиньи и бараны тоже поражены болезнью и их нельзя ни продавать, ни есть.
– Сдается мне, на Ингершам обрушилось несчастье, сказала в заключение славная женщина, – а когда разразится гроза, станет еще хуже.
Мистер Триггс посмотрел на голубое небо и с сомнением покачал головой.
– У нас дома превосходный барометр, – продолжала служанка. – Снипграсс говорит, что ртуть так и падает в трубке.
После четырех часов люди на площади подняли головы к небу, а палатки точильщиков и ножеторговцев из Шеффилда, стоявшие неподалеку от ратуши, вздулись колоколами.
С башни ратуши донеслось шесть размеренных ударов служитель торопил с закрытием ярмарки.
Мистер Триггс набил трубку и уселся перед окном гостиной.
Посещай он почаще «галерею искусств» Кобвела, отныне закрытую навсегда, он мог бы провести некоторую параллель между поддельной «Грозой» Рейсдаля, красовавшейся в галерее на почетном месте, и мрачной картиной, разворачивающейся перед ним.
Вихри пыли поднимались позади домов, и площадь стала сценой удивительной игры света и тени.
Триггс увидел старого Тобиаша, свечника, который вышел из своей лавочки с черпаком в руке и замахал руками.
Тобиаш торговал заговоренными свечами от молнии и града и зазывал покупателей.
Звучно упали громадные капли, несколько градин ударило по стеклам, взвыл порывистый ветер.
В пять часов площадь опустела, двери закрылись, опустились ставни, но буря еще не началась.
